Лекарь Империи 5 - Александр Лиманский
«Мастер-целитель Некрасов совершил ошибку…», «Из-за действий Владимира Семеновича…». Он бы утопил старшего коллегу, переложил бы на него всю вину, чтобы обелить себя.
Но этот… этот говорит «произошла ошибка».
Безличная, почти академическая формулировка. Он не обвиняет Некрасова напрямую, он описывает событие, а не ищет виновных. Он не ябеда, не стукач, который пытается выслужиться за счет провала другого.
Он ведет себя как член команды, который не выносит сор из избы. Умно. Очень умно.
— Продолжайте.
— Размер дефекта составил примерно полтора сантиметра. Произошла массивная контаминация брюшной полости кишечным содержимым. В связи с этим был осуществлен немедленный переход на открытую операцию — срединную лапаротомию. Дефект ушит двухрядным швом по Альберту, проведена тотальная санация брюшной полости десятью литрами физиологического раствора. Установлены два дренажа в малый таз и правый боковой канал. На данный момент пациент гемодинамически стабилен, переведен в реанимацию для дальнейшего наблюдения.
Он закончил свой доклад и замолчал, спокойно глядя на нее.
Кобрук мысленно поставила второй жирный плюс. Четко, по существу, без единой лишней эмоции. Она вспомнила десятки других подобных «разборов полетов».
Вспомнила, как опытные Мастера-целители, допустив ошибку, начинали путаться в показаниях, сваливать вину на ассистентов, на оборудование, на «нетипичную анатомию пациента».
Как они кричали, оправдывались, впадали в истерику.
А этот Подмастерье, который только что вытащил пациента буквально с того света после чудовищной ошибки мастера хирургии, сидит перед ней и докладывает о случившемся так, будто читает сводку погоды.
Спокойно, методично, профессионально. Он не паникер. Не истерик. Он — идеальный кризис-менеджер. И это качество было гораздо ценнее любых регалий и рангов.
— Кто принял решение о переходе на открытую операцию и взял на себя ведение пациента?
— Я, — без малейшего колебания ответил Илья. — Ситуация требовала немедленных действий, промедление было равносильно смерти.
— Как думаете, почему Владимир Семенович не возражал?
— Владимир Семенович был… дезориентирован случившимся. Я взял на себя полную ответственность.
Даже сейчас защищает старика. Понимает, что нельзя выносить сор из избы. Соблюдает корпоративную этику, хотя Некрасов только что чуть не убил его пациента.
Но при этом не боится брать на себя полную, абсолютную ответственность в критический момент. Опасный парень. Очень опасный. И невероятно ценный.
— Хорошо, Разумовский. Можете идти.
Илья молча поднялся, коротко кивнул и направился к двери.
— И Разумовский, — окликнула его Кобрук, когда он уже взялся за ручку.
Он обернулся.
— Хорошая работа сегодня.
Когда тяжелая дубовая дверь за ним закрылась, Кобрук откинулась в кресле и на мгновение закрыла глаза.
Да, этот молодой человек определенно стоил того, чтобы в него инвестировать. Вопрос только в том, как быстро она сможет обойти все бюрократические препоны Гильдии и дать ему те полномочия, которых он заслуживал.
И которых требовала безопасность ее больницы.
* * *
Выйдя от Кобрук, я направился в ординаторскую.
— Ну что, двуногий, пронесло? — тут же высунулся из кармана Фырк. — Я уж думал, она с тебя сейчас шкуру спустит за то, что ты ее любимого динозавра подсидел!
— Она не так глупа, чтобы действовать на эмоциях, — мысленно ответил я. — Главврач как-никак.
Я ожидал чего угодно — выговора, отстранения, угрозы лишения лицензии. А вместо этого получил… признание. Она не просто простила мне самоуправство. Она оценила результат, проигнорировав вопиющее нарушение субординации и протоколов.
По сути, она дала мне негласный карт-бланш на подобные действия в будущем, если ситуация того потребует.
— Смотри-ка, какая хитрая! — фыркнул бурундук. — Поняла, что от тебя больше пользы, чем вреда, и решила тебя приручить! Делает на тебя ставку, как на скаковую лошадь!
Он был прав.
Кобрук — умный игрок. Она не делает ничего просто так. В ее сложной игре я из «неуправляемой проблемы» превратился в «ценный актив». Что ж, это меня вполне устраивало. По крайней мере, пока наши цели совпадали.
Я направился в ординаторскую, но в коридоре меня перехватил Артем. Вид у него был взволнованный.
— Ну как все прошло? Я видел, как Кобрук тебя к себе потащила. Честно говоря, думал, она тебя там за самоуправство распнет.
— Обошлось, — ровным тоном ответил я. — Поговорили. Конструктивно.
— «Конструктивно»? — он удивленно присвистнул. — После такого⁈ Слушай, я только что из предоперационной… Некрасов там сам не свой. Сидит, в стену смотрит. Говорят, уже готов заявление на увольнение писать.
Я молчал. Что тут можно было сказать?
— Я, если честно, как чувствовал, когда просил тебя пойти на эту операцию, — продолжил Артем, понизив голос. — Я с ним последние пять раз анестезию вел, он с каждой операцией все хуже и хуже. Руки дрожат, злится на всех, на аппаратуру не смотрит… Просто боялся, что однажды это плохо кончится.
— Сегодня и кончилось.
— Да. Спасибо, что не отказал тогда и согласился пойти, — он с благодарностью посмотрел на меня. — Вообще, с тобой как-то… спокойнее. Даже когда вокруг полный ад творится.
Он хлопнул меня по плечу и пошел дальше по своим делам, а я остался наедине со своими мыслями.
Что до Некрасова… его было почти жаль.
Он не был злым человеком, просто застыл во времени, а его гордыня не позволила ему вовремя остановиться. Его карьера хирурга сегодня закончилась. Это было жестоко, но справедливо. Пациенты не должны умирать из-за эго лекарей.
С этими мыслями я вошел в ординаторскую, Там, в самом дальнем углу, уставившись в одну точку, сидел Славик. Вид у него был как у побитой собаки.
Плечи ссутулены, руки безвольно лежат на коленях. Потрепало его сегодня похоже.
— Смотри-ка, наш неудачник страдает! — прокомментировал у меня в голове Фырк, который материализовался на спинке соседнего стула. — Может, принести ему платочек для слез?
— Не ехидничай. Парню и без тебя сейчас реально плохо.
Я подошел и тихо сел рядом. Некоторое время мы молчали.
— Славик, — наконец начал я. — Я видел историю болезни Вихлевой. Твой первоначальный диагноз был абсолютно верным. Острый калькулезный холецистит. Так что же произошло на «консилиуме»?
Славик поднял на меня удивленный, почти недоверчивый взгляд.
— Ты… ты проверял?
— Конечно. Мне было интересно, как прошло твое испытание.
Он долго молчал, потом глухо, без всяких эмоций, произнес:
— Борисова. Она подстроила все. Сначала незаметно склеила страницы в истории болезни
