О бедном мажоре замолвите слово 3 - Виталий Сергеевич Останин

— Ты ведь уже подозревал, что я не просто «кат»? — генерал покачался с носков на пятки.

— Было такое. Больно интересы у вас специфические, — признал я. — «Кату», уже простите, Зубов тот до одного места. Граф он или не граф.

— Верно, — признал он. — А для чего, как ты считаешь, мы его брали?

— Кто-то крышевал наглеца, вот этот тип вам и понадобился, — пожал я плечами. — Чтобы через Зубова сковырнуть того, кто выше сидит и тронуть его без достаточных оснований никак не получается.

— Умеешь в анализ, молодец, — похвалил он. — Все правильно, граф лишь приманка. И скоро мы возьмем того, кто возле самого трона окопался. Настоящего врага империи.

Не знаю, может это такая специальная ментовская антимагия, но как только я слышу «враг государства», как сразу легкая тошнота появляется? Не слишком сильная, не до рвоты, но достаточная, чтобы понять — спагеттины, которые сейчас по ушам развешивают, не первой свежести.

— И вы меня в это дело вписать хотите? — удивился я. — Зря. Тут даже вопрос не в происхождении, а в том, что влияния у меня собственного нет. У отца имеется, а я могу лишь его пользоваться. Такая себе фигура для сковыривания высокопоставленного царедворца.

— Нет, тут уж я и без тебя справлюсь, — отмахнулся генерал. — Точнее даже, и без меня справятся. Есть кому. Я же все это тебе говорю для того, чтобы ты понимал, чем я занят. И на что зову тебя. Давай уж откровенно, Михаил — долго ты в полиции еще проторчишь? На низовой оперской должности? Заскучаешь ведь, не тот у тебя масштаб личности.

— Пока было не скучно…

— А когда чередой пойдут кражи соленьев, да рейды по артефактным лавкам, долго продержишься?

Тут он, как бы неприятно такое признавать, был полностью прав. Я отлично знал, что оперская рутина — не то, о чем сериалы снимают. Острых моментов и по настоящему интересных дел в ней немного. В основном, как он правильно сказал, кражи варенья и килограмма печенья. И убийца в основном не садовник, а сосед или грузчик из магазина.

— Другие как-то держаться же.

И я как-то всю свою прошлую жизнь. Но новую… Чет я сомневаюсь! И так ведь из одной авантюры в другую скачу. Расскажи кому из бывших коллег, что я тут на расследовании вытворяю, поседели бы.

Это Платов четко срисовать смог. Сказал, подтверждая.

— Так то они, а то ты. Заскучаешь, поверь моему опыту. И, либо начнешь глупости делать, создавая подвиги на ровном месте, либо бросишь опостылевшую службу, и вернешься в круг семьи. Я же предлагаю тебе то, что ни отец твой, ни полиция, дать не способны.

— Это что же, к примеру, Григорий Антонович?

— Смысл. Гордость от сделанной работы. Наказание истинных виновников, а не стрелочников.

И вот насколько моя душа уже обросла броней из цинизма, а все равно его слова сумели немного ее пробить. Потому что — важно это. Для опера, для любого человека, который выбрал не работу, а службу. Да и для мужчины тоже. Смысл. И гордость, да.

Вот только, напомнил я себе тогда, при рубке лесной просеки, произвольно летящими щепками довольно часто убивает и бортников, и травников, и случайно загулявших туристов. И это не говоря уже о зайчиках с лисичками и прочими ежиками. Мышей-полевок, тьфу ты! — курьеров! — вообще никто не считает.

Мир не черно-белый, враги не обязательно сволочи, а я — не д'Артаньян, как бы не хотелось обратного. Мальчик уже не маленький, понимаю, что для дела иногда приходится запачкать руки. Однако, выбор когда и как это произойдет, я предпочитаю делать сам. А не выполняя приказы. Боженьке до всех этих высочайших распоряжений потом все равно фиолетово будет — отвечать лично придется.

— Значит, зовете меня в этот самый «Ковчег»? — вроде бы как задумчиво произнес я. Словно всерьез размышлял об этом. — И кем же?

— Для начала, оперативником. С довольно широким спектром полномочий и изрядной свободой в принятии решений. Работать будешь со мной.

Агент «007» владимирского разлива — так по его словам выходит. Шувалов. Михаил Шувалов. Заманчиво, черт возьми… но нет. И даже не в том дело (хотя это тоже имеет значение), что я считаю его стартовым триггером в получении флешки с чертежами «Святогора», а в том, что не верю я в свободу. Всегда над тобой кто-то стоять будет в государственной-то вертикали власти.

Да и сейчас Платов стелет мягко, а лежанки казенные ой какие жесткие — мне ли не знать.

— Подумать надо, господин генерал. Огорошили вы меня своим предложением, даже не знаю, что ответить. Звучит, вроде, интересно, да подробностей маловато.

Тот кивнул, будто такого ответа и ждал.

— Из того, что сказать могу для пока стороннего человека — официально никакого «Ковчега» не существует. Но наших возможностей вполне достаточно, чтобы влиять на многие вопросы. Очень многие.

Если это не скрытая угроза была, очень мягкая, в несколько слоев пупырчатой пленки завернутая, то я тогда не знаю даже.

— Это я уже понял, Григорий Антонович, — улыбнулся я во весь рот. А чтобы он не подумал, что я готов в отказ пойти, добавил специально. — И позвольте еще раз поблагодарить за деятельное участие в освобождении моего друга.

— Пустое, — отмахнулся генерал. — Есть хоть какие-то мысли, кто это мог быть? Это бы нам помогло.

— Ни малейших, — ни в чем не соврал я.

То есть, понятно, что за флешкой приходили, но кто — я даже предположить не могу. Внезапно разыгравшаяся паранойя даже подкинула такой вариант, в котором действовали люди Платова. Но я эту версию сразу отмел. Во-первых, не стали бы действовать так топорно, если структура полугосударственная. Боевики же выглядели и вели себя так, будто представляли частную инициативу.

А во-вторых — маячок. Если флешку украли из архива чтобы продать, то ставили его те, кто воровал. Точно не те, кто потом утечку локализовали.

На том мы с генералом и распрощались. Он отключил «купол», пожелал Саше скорейшего выхода из медикаментозного наркоза, и отбыл восвояси. А я, накинув плед, вернулся в кресло. И проспал, ради разнообразия, до самого утра.

Проснулся от мерзкого звука — будто забылся на приеме у стоматолога, а тот воспользовался ситуацией и начал тебе зуб сверлить. Без наркоза. Пока глаза продрал, вскочил и обнаружил, что пищат приборы, что у постели Сашкиной стояли. А сам он, сорвав с себя последний пластырь, крепящий капельницу, пытается