Василий Кошанский. Здравствуй, мир! - Фохт
Очнулся ближе к ужину, очень голодный, зато бодрый. От мысли об Анне сердце всё также отплясывало степ. Ногти-когти стали обычными, но дар не ушёл. Когти магов вспыхивали при всплеске силы или сильном душевном волнении.
Я решил пока не сообщать никому о проснувшихся во мне способностях: хотел сперва сам переварить эту новость. А кроме этого, пока приводил себя в порядок, вспомнил об одном суеверии: убивая мага, можно забрать его силу. Я выронил щётку из лап, испуганный этой мыслью. А вдруг Василий Матвеевич замешан? Кое-какие моменты того дня представлялись мне весьма смутно. Однако нутро считало меня невиновным. Но вот случайно подцепить его магию, как бы смешно или двусмысленно это ни звучало, я вполне мог. Теоретически такое было допустимо, учитывая дату.
Фу, не от самого приятного кота пришла ко мне магия, если я стал вместилищем именно его силы. «Магия как сила не бывает хорошей или дурной, она изначально нейтральна», — успокоил я себя известной доктриной. Специально убивать Валерьяныча ради магии едва ли кто-то б стал, ведь его дар был заблокирован, и не факт, что подчинился бы другому. Однако кто-то может заподозрить мой умысел, если сила перешла ко мне…
Я снова натянул парадный фрак, поскольку день считался особенным до самого отбоя, и отправился в столовую. Оставшись без обеда, я был так голоден, что согласился бы даже на мышиный шницель.
Разумеется, все разговоры крутились вокруг монаршей семьи и сегодняшнего визита Анны. Многие были очарованы принцессой, кто-то уже заранее переживал из-за обещанного присутствия её на заключительных экзаменах. Я быстро покончил с трапезой, намереваясь отправиться в библиотеку за записной книжкой, чтобы взглянуть на неё и её владельца под другим углом, и даже не заметил, что ел.
В малом зале царила тишина. Свет горел лишь у одного стеллажа, где копался в книгах преподаватель погодной магии Ёжиков. Я весьма удивился его присутствию: он был одним из самых молодых профессоров и метил в деканы у «погодников», но научным изысканиям уделял не так уж много времени. Ходили даже слухи, что его диссертация была написана не им самим. Ещё сильнее я изумился, когда понял, что он роется в книгах по историографии теоретических основ магической безопасности. Кроме Масянского, любившего вставить особо коварный вопрос в контрольную работу, в эти талмуды заглядывала разве что книжная моль. Масянский! А ведь он тоже мог припрятать что-то на полках, как и я. А Ёжиков это ищет? Уж не записную книжечку ли?
Задумчиво смерил коллегу взглядом: здоровенный котяра, выше меня на целую голову, а Василий Матвеевич был не из маленьких. С Валерьянычем он справился бы без проблем… Я не стал даже приближаться к своему тайнику, быстро взял книгу с нижней полки и ушёл в читальный зал, где за столиком дежурного дремал младший служащий библиотеки.
Ёжиков не так давно получил своё профессорское звание, и его очень хвалил заместитель ректора. На сегодняшнем торжественном приветствии он держал речь от имени молодых педагогов. Ха! А не он ли «проф. Непорочный» из масянской книжки грехов, любитель коллективных игр для взрослых?
Глава 7. Чижик-Пыжик, где ты был?
Я для приличия посидел четверть часа, листая «Историю древнего мира», которую прихватил из малого зала. В давние времена кошачья магия была куда сильнее и проникала буквально во все сферы жизни. Но котики стали истреблять друг друга, словно перепутали собратьев с крысами и прочими вредителями. И в один не прекрасный день произошёл жуткий магический взрыв, который почти не оставил камня на камне от старых городов и деревень, а кроме того, унёс почти всю силу. Котики оказались снова в общинно-первобытной эпохе. Постепенно магия вернулась, но была уже гораздо слабее. Но остались кое-какие старые артефакты от прежних времён да обрывки древних манускриптов. В общем, по шее котики получили, но без потопа.
Когда я возвращал книгу на место, Ёжиков все ещё пасся у того стеллажа. А на нашем спальном этаже жизнь кипела. Преподаватели сдавали лакеям парадные фраки, кто-то требовал свежий повседневный, Мальков искал оторвавшийся от туфли помпон.
— Да вот же он, у Кошанского! Сзади! — громко захохотал Борис, стоило мне появиться в коридоре. Смех прервала пощёчина. Эдик брезгливо отряхнул лапу:
— Заткнись, отказник!
Борис злобно стрельнул глазами, но ответить Пушехвостову не решился. Я зашёл в комнату, быстро переоделся и направился в общую гардеробную с охапкой парадного обмундирования.
Напротив как раз была дверь покойного Масянского. Занятно. Его комната располагалась так, что можно было при определенной ловкости заглянуть в окна других преподавателей. Неужели Валерьяныч подглядывал за нами? Скорее все-таки платил прислуге за сведения. Или он был ещё и извращенцем? Спальни в этой стороне считались не самыми удобными, но Масянский лично выбрал свою.
Мимо меня прошмыгнул симпатичный котейка с детской мордашкой и скрылся за дверью соседней с Масянским комнатки. Я удивлённо захлопал глазами. Студентам вход сюда был запрещён, да и одет он был не в форменные цвета.
Из гардеробной неторопливо вышел Эдик с новеньким сюртуком:
— На твою долю тётя Тоня тоже заказала.
Так звали кастеляншу, которая благоволила нам благодаря щедрым пожертвованиям наших семей.
— А кто живёт там? Увидел сегодня какого-то мелкого. Непохож на преподавателя, — шёпотом спросил я у приятеля.
— А-а, это из администрации. Книжная моль, — хмыкнул Эдик, — вообще, нормальный кот, мы с ним как-то пиво вместе пили, пока ты над своей диссертацией чах. Он только с этого года у нас окопался. Кажется, у администраторов все кровати заняты, его к нам и направили. Все равно в той мышиной норе ни один уважающий себя преподаватель жить не будет.
— Норе?
— Ага. Гляди!
Эдик весьма бесцеремонно стукнул в дверь и едва дождавшись ответа, распахнул её.
— Привет, Андрей! Это мой друг Василий. Теормагия.
— Кошанский, — коты при знакомстве обычно называли фамилии.
— Чижиков, — я пожал его лапу.
Сделаю тут крохотный экскурс в историю Великой Котовии. Подлинно «кошачьи» фамилии носили только самые древние семейства, ведущие свою родословную из глубины веков. А вот новое дворянство, «птенцы гнезда» царя-реформатора Котослава Когтистого, получило птичьи и звериные наименования родов. Причём раздавал их сам Государь как Бастет на душу положит. Пришедший на смену Котославу Тихон Старовер полностью свернуть с пути, на который направил страну его деятельный папенька, уже не
