Лекарь Империи 5 - Александр Лиманский

Глава 4
Шаповалов.
Уже в маске и шапочке — видимо, бросил свою операцию, как только ему сообщили. Но кто?
Он окинул быстрым взглядом операционную: я со скальпелем над открытым черепом, мониторы с критическими показателями, бледный, как привидение, Крылов у стены. И похоже все понял.
— Халат! Перчатки! Живо! — рявкнул он на подбежавшую ассистентку.
— О, тяжелая артиллерия подоспела! — обрадовался у меня в голове Фырк. — Теперь точно справитесь!
Шаповалов, которого сестра на ходу облачала в стерильную одежду, быстро вымыл руки и встал напротив меня, с другой стороны операционного стола.
— Докладывай, что видишь, — его голос был абсолютно спокойным и деловым, без тени утренней язвительности. — И командуй. Я ассистирую.
Вот это поворот.
Шаповалов, заведующий отделением, Мастер-целитель, готов выполнять команды Подмастерья.
Значит, он в первую очередь — хирург, а потом уже — начальник.
— Субдуральная гематома, острый период, объем около ста миллилитров, — четко, как на докладе, сообщил я. — Выраженное сдавление левого полушария со смещением срединных структур. Сейчас вскрываю твердую мозговую оболочку и начинаю эвакуацию сгустков.
— Понял. Действуй.
Я расширил разрез.
Темная, густая венозная кровь, похожая на деготь, под давлением хлынула наружу.
— Аспиратор!
Я начал аккуратно, миллиметр за миллиметром, отсасывать сгустки, освобождая мозг.
Шаповалов умело, почти интуитивно, ассистировал — придерживал края раны, подавал влажные тупферы для остановки мелких капиллярных кровотечений. Мы работали молча, понимая друг друга без слов.
— Вижу источник, — сообщил я через несколько минут напряженной работы. — Разрыв одной из мостиковых вен. Сейчас буду коагулировать.
— Биполярный коагулятор наготове, — Шаповалов уже держал в руке нужный инструмент.
Несколько точных, выверенных движений — и кровоточащий сосуд был прижжен. Мозг, освобожденный от смертельного давления, начал медленно, плавно пульсировать в такт сердцу.
— Красота! — с неподдельным восхищением выдохнул Фырк. — Как по учебнику!
— Промываем, — скомандовал я. — Теплый физраствор, много.
Мы тщательно промыли субдуральное пространство, вымывая остатки свернувшейся крови. Убедились, что гемостаз полный, и ни один, даже самый мелкий сосуд, больше не кровит.
— Ставим дренаж? — спросил Шаповалов.
— Обязательно. Силиконовый, через отдельную контрапертуру.
Установили дренажную трубку для оттока возможного раневого отделяемого. Начали закрывать рану.
— Костный лоскут на место, — я взял в руки тонкие титановые пластины для фиксации. — Четыре точки крепления.
Шаповалов помогал идеально сопоставлять края кости, пока я быстро закручивал микровинты.
— Ушиваем оболочку?
— Герметично, непрерывным швом. Не хватало нам еще послеоперационной ликвореи.
Послойное ушивание заняло еще двадцать минут.
Апоневроз, подкожная клетчатка, кожа. На финал — аккуратный, почти невидимый косметический внутрикожный шов.
— Время окончания операции? — спросил я у Артема, снимая перчатки.
— Час тридцать семь минут от начала разреза.
— Неплохо, — кивнул Шаповалов, сбрасывая свой халат в контейнер. — Для экстренной трепанации — очень быстро.
Операция была закончена.
Почти два часа напряженной, ювелирной работы, и Ашот получил свой шанс на жизнь.
Я стянул окровавленные перчатки и бросил их в желтый контейнер для биологических отходов. Руки слегка, почти незаметно, дрожали — адреналин еще не отпустил свою ледяную хватку.
Шаповалов рядом делал то же самое.
На его лице, изрезанном глубокими морщинами, читалась глубокая усталость, смешанная с чем-то еще.
С чем-то, чего я раньше в его взгляде не видел. Уважением? Почти благоговением?
Он смотрел не на меня, а куда-то в пустоту, словно все еще прокручивая в голове то, что только что произошло в операционной. Он видел невозможное. И теперь пытался уложить это в свою привычную картину мира.
— Ну что, герой-нейрохирург? — Фырк спрыгнул с полки, где все это время прятался, и уютно устроился у меня на плече. — Доволен собой?
— Доволен, что Ашот будет жить, — мысленно ответил я.
Мы направились к выходу.
У стены, в той же позе, что и два часа назад, все еще стоял Крылов — бледный, с остекленевшим взглядом. Он увидел нас, открыл рот, словно хотел что-то сказать — извиниться? оправдаться? — но я прошел мимо него, даже не повернув головы, словно тот был просто предметом интерьера.
Шаповалов последовал моему примеру. Пустое место. Трус, который был готов пожертвовать чужой жизнью из-за страха за свою шкуру и карьеру. В моем мире таким не было места в медицине.
— О, как жестоко! — прокомментировал у меня в голове Фырк. — Игнорирование — худшее наказание для такого самовлюбленного карьериста!
Уже у самой двери, ведущей из предоперационной, Шаповалов вдруг остановился и положил мне на плечо свою тяжелую руку. Он ничего не сказал, просто коротко, по-мужски, сжал плечо и вышел.
Я усмехнулся, качнул головой и пошел за ним. Это было признание.
С одной стороны, Крылов своим отказом просто прикрывал собственный зад, не желая брать на себя ответственность. Просто инстинкт самосохранения.
Но, с другой стороны, он не стал мешать, не поднял скандал, что уже было неплохо. Главное — операция прошла успешно, и Ашот будет жить.
Однако теперь Крылов стал невольным свидетелем того, как я, Подмастерье, самостоятельно провел сложнейшую операцию, на которой имел право только ассистировать. Идеальный компромат для его отчета в Гильдию.
Впрочем, я знал, на что иду. Я оценивал все риски с самого начала. Даже если бы Шаповалов не появился, у меня был готов план «Б».
Но раз уж Шаповалов был здесь и, по сути, взял на себя роль моего прикрытия, можно было действовать по более простому сценарию. Хотя он был ничуть не легче.
Осталось только дождаться неизбежного вызова на ковер к Кобрук.
Ординаторская встретила нас гулкой, непривычной тишиной. В это время дня здесь обычно кипела жизнь, но сейчас все были на обходах или в операционных.
Шаповалов молча подошел к кулеру, налил два полных стакана ледяной воды. Один протянул мне. Мы пили молча. Адреналин отступил, и теперь организму требовалась простая вода, чтобы восстановить баланс.
Сейчас начнется. Не похвала. Не благодарность. А разбор полетов. Самая неприятная часть.
— Илья, — наконец заговорил Шаповалов, и его голос был хриплым и усталым. — О чем ты думал?
Я медленно поставил пустой стакан на стол.
— Думал о том, что человек умирает, а я могу его спасти. Ни о чем другом.
— Ты хоть понимаешь, во что ты ввязался? — он устало покачал головой, глядя на меня. — Да, ты спас ему жизнь, я это видел своими глазами.