Хозяин Чураево. Исчезнувшие в снегах - Елена Владимировна Ляпина
– Там, правда, было какое-то животное, – как бы оправдываясь промямлила я.
Внезапно Олефтина издала какой-то странный звук, напоминающий сразу свист и птичий клекот, и вдруг в оконном проеме снова появилась морда животного. Кажется, это был детеныш косули, хотя, с тем же успехом, это мог быть и олененок, я не сильно разбираюсь в лесных млекопитающих.
У меня как груз с плеч свалился – принять косуленка (всё же это был он) за какое-то неведомое существо, за страшного зверя, но меня можно было понять, я не привыкла видеть в окнах жилых домов диких животных прямиком из леса. Да ещё и в потемках, а он уж слишком близко подошел.
Косуленок что-то сжимал челюстями, он наклонился и положил на подоконник несколько заледеневших веточек пихты.
– Прекрасно, прекрасно, это именно то, что я просила, сегодня ты справился, и как раз подоспел в урочный час, – ласково сказала Олефтина, поглаживая морду животного. Она говорила это так, будто действительно давала поручение косуленку. Но как такое может быть? Я судорожно сглотнула, но ничего не стала спрашивать.
Рука знахарки скользнула в карман фартука, она вынула оттуда что-то съедобное и протянула ему на раскрытой ладони. Слизнув большим языком угощение, косуленок мгновенно исчез. Олефтина подобрала с подоконника ветки пихты и закрыла окно.
Я попятилась, боясь, что снова увидев меня, Олефтина рассердиться, но она молча звякнула склянками, захватывая сразу несколько баночек сухой морщинистой рукой, но на удивление очень проворной и цепкой, и пошла к выходу.
– Можно спросить? – робко начала я.
– Что именно? – уточнила Олефтина, остановилась и пристально посмотрела на меня.
От этого взгляда у меня мурашки побежали по спине. В её черных глубоких зрачках плескалась невидимая, но почти осязаемая темная энергия. Но я не оставила своего намерения и, набравшись смелости, выпалила на одном дыхании:
– Что это за статуэтка? Я видела такого идола, только большого, на въезде в дачный поселок.
И я показала на полку, где стоял старец с лосинными рогами. Олефтина проследила за моей рукой и нахмурилась.
– Это бог Чур, – тихо и торжественно ответила она. – Хозяин над всеми. Кто летает, кто ползает, кто передвигается на двух ногах – все обязаны своей жизнью лесному владыке. Это его земля, и мы тут находимся только с его разрешения. Большего я тебе не открою, не стану гневить великого Чура, покровителя всего живого. И ты ни о чем более не спрашивай, иначе он придет за тобой, – с угрозой в голосе закончила Олефтина.
Я вновь судорожно сглотнула и удивленно посмотрела на неё. Неужели она всерьез верит в старинные сказки про разных богов?
– А теперь идем, – сказала она, не слишком любезно выталкивая меня из полутемного закутка, видимо не хотела оставлять меня тут наедине с её тайными сокровищами.
Пришлось выходить и топать в комнату. Лерка оказалась уже там, сидела голышом на стуле возле печи, заслонка была сдвинута, и оттуда шел нешуточный жар, хотя ни огня, ни дров я не увидела, наверное, прогорели уже – нутро чернело от копоти. Но, несмотря на тепло, Лерка ежилась, скрестив руки на груди, подгибала ноги; ей было неуютно без одежды, холодно и стыдно. Распущенные светлые волосы покрывали её худенькие плечи, и она снова шмыгала носом.
– Замерзла? Ну, ничего, сейчас тебя пропечем, согреешься, – сказала Олефтина, раскладывая на столе склянки и пихтовые веточки.
Лерка испуганно вздрогнула, да и я не поняла смысла этих слов.
– Полезай в печь, погрейся, – велела ей Олефтина, повернулась к печи и ещё больше отодвинула заслонку.
Лерка настороженно всхлипнула, но поднялась со стула, подошла к печи, неуверенно поставила ногу на шесток.
– Поспеши, а то выпустишь весь жар, – поторопила Олефтина и, подхватив её за бедра, не со старушечьей силой закинула Лерку в нутро печи, та только ойкнуть успела.
– Жарко, – поморщилась Лерка, пытаясь развернуться в тесном пространстве.
– Терпи, – строго велела ей Олефтина и задвинула заслонку.
– Она там не задохнется? – испугалась я.
– Нет, – отмахнулась Олефтина, закрывая железную дверку на задвижку.
Мне всё же было страшно за Лерку, я оглянулась в поисках поддержки, но Карины по-прежнему не было в комнате.
– А где Карина? – спросила я. – Ну, та темноволосая девушка, что пришла с нами.
– Она пожаловалась на головные боли, я дала ей отвар из зверобоя, кипрея и мяты, и она уснула в другой комнате, – ответила Олефтина.
– Карина говорила, что у неё мигрень, – не зная зачем, сообщила я.
Я ждала, что Олефтина подтвердит или опровергнет Каринину болезнь, но та ничего не сказала. Вместо этого она подошла к печи и оперлась в неё руками, словно хотела сдвинусь её с места. Принялась шептать непонятные слова. Сначала нараспев, затем её голос огрубел, появилась характерная хрипотца. Зрачки закатились, и только белки светились словно изнутри. Внезапно, и без того слабый электрический свет вдруг стал поддергиваться, дрожать и наконец сделался невозможно тусклым. Снова по потолку поползли тени. Мне сделалось не по себе, захотелось забиться в какой-нибудь безопасный угол и просидеть там с закрытыми глазами, пока это всё не закончится, но я постаралась взять себя в руки. Между тем, печь будто сама по себе решила нагреться, от раскаленных боков запылало жаром. Из горнило послышалось повизгивание.
– Ой, жарко, откройте! – вдруг заверещала Лерка и заколотила со всей мочи по железной заслонке, но дверцу Олефтина предусмотрительно закрыла на защелку.
– Она же там поджарится! – испугалась я и рванула к загнетке, чтобы открыть заслонку.
– Я и хочу, чтобы она запеклась, – усмехнулась Олефтина, схватив меня за шиворот, чтобы не подпустить к печи. – Выйдет отличная запеканка!
– Что?
До меня не сразу дошел смысл её слов. Сначала даже не верилось, казалось, что старушка пошутила, но потом я заглянула в её светлые, словно отбеленные временем, глаза и увидела в глубине голубых зрачков затаенную тьму. По моей спине побежали мурашки, и мои руки задрожали. Олефтина наотмашь ударила меня по щеке, но не больно, ладонь прошла по касательной, но этого хватило, чтобы в ушах зазвенело, комната поплыла перед моими глазами, а ноги подкосились, и я рухнула на пол.
Внезапно электричество отключилось, и всё погрузилась во тьму, но я почему-то до сих пор могла разглядеть очертания предметов – печь раскалилась настолько, что стала алой, или я вдруг стала




