Левиафан - Хелен-Роуз Эндрюс
Когда Диллон подвел свою подопечную к судье и заставил ее опуститься на колени, я навострил уши. Но, не желая показать, что подслушиваю, наклонился и сделал вид, будто поправляю застежку на башмаке.
— Итак, она по-прежнему не желает разговаривать с нами? — спросил Хейл, словно отец, опечаленный строптивостью своего чада.
При этом в голосе священника проскакивало плохо скрываемое нетерпение родителя, получившего право наказать непослушного ребенка. Мэйнон кивнул, буркнув что-то нечленораздельное.
— Неужели так и не произнесла ни слова с момента ареста? — не унимался Хейл.
— Не совсем так, преподобный. Если помните, она утверждала, что беременна. Однако сегодня вопрос разъяснился.
— Что вы имеете в виду?
— Девушка не беременна.
Я поднял голову, чтобы взглянуть на пленницу, стоявшую на коленях в снегу, скованные кандалами руки она держала перед собой. К моему удивлению, я встретил ответный взгляд Мэри. Несчастную трясло от холода, она была грязная, длинные спутанные волосы облепили голову и висели сосульками по плечам. Но даже в таком виде Мэри поражала своей красотой. Я слышал, как мужчины в толпе перешептывались, а несколько женских голосов стали выкрикивать:
— Какой позор! Поднимите ее на ноги!
Но точно так же красота Мэри вводила в заблуждение. С самого начала я ни секунды не сомневался, что она никакая не ведьма — просто потому, что не верю в существование ведьм, — но в то, что взятая отцом служанка — шлюха, поверил без труда. Будь она сложена чуть менее изящно, не обладай таким идеальным профилем, а ее глаза — будь они хотя бы вполовину менее яркими, я сумел бы удержаться от поспешных выводов. И, возможно, скорей бы разглядел истину.
Но что толку оглядываться на непройденные дороги. Каким бы слепым я ни был тогда, сейчас нужно двигаться вперед по тому пути, который лежал передо мной, туда, куда он вел меня.
* * *
Я перенес Генри в свою спальню и положил на кровать, закутав во все одеяла и пледы, какие только сумел отыскать в доме. Он продолжал трястись в ознобе, но когда я начинал расспрашивать, что произошло прошлой ночью, почему он сбежал из конюшни и спрятался под изгородью, мальчик только закатывал глаза и молчал. Однако мое воображение заполнило пробелы. Я с содроганием представил, как Эстер, обнаружив убежище Генри в стойле Бена, надвигалась на ребенка, ее требовательный голос звучал у него в ушах. Но по иронии судьбы ребенок оказался сообразительнее взрослых: Генри сделал то, чего не сумели сделать ни мой отец, ни Джоан, ни миссис Гедж, — он нашел в себе силы сопротивляться голосу и просто убежал.
Эстер осталась на кухне, привязанная к стулу. Перед тем как уйти, я приготовил для нее куриный бульон с яйцом и сливками. Она улыбалась и послушно разевала рот, когда я подносил ложку, и продолжала говорить между глотками. Я предпочел выкинуть ее слова из головы.
Я рисковал, вновь покидая ферму, но выбирать не приходилось: мне нужно поехать в город. В суде меня дожидался Мэйнон, хотя дело было вовсе не в нем. Я мог бы с легкостью найти предлог — болезнь, несчастный случай, нападение грабителей — и отказаться от участия в дознании. И все же я прибыл в Уолшем. Потому что девушка, которую Диллон подхватил под локти и рывком поставил на ноги, была единственной, кто знал правду. Мэри было известно, что произошло у нас в доме, и я должен выяснить это.
Самую очевидную мысль — пойти и рассказать Мэйнону, или Хейлу, или любому, кто захочет выслушать меня, о «преображении» сестры — я отбросил сразу. Любой, кто увидит Эстер в теперешнем ее состоянии, захочет убить бесноватую. Нет, конечно, сперва они прибегнут к обряду экзорцизма, точнее, сделают вид, будто пытаются изгнать злой дух, а потом казнят — повесят или сожгут. Этого я допустить не мог. Единственный шанс сохранить жизнь сестры — сделать вид, что у нас все в порядке, и тем временем постараться самому найти способ помочь ей. Беда лишь в том, что я понятия не имел, что это за способ и где его искать.
Судья и священник продолжали разговор:
— Если женщина не раскаивается в своем распутстве и совершенных злодеяниях, у нас не остается выбора. Хотя она могла бы избежать подобной участи, проявив готовность подчиниться закону и уповать на милосердие Божие. — Глубоко посаженные глаза Хейла были прикованы к Мэри (мне приходилось напоминать себе, что ее зовут именно так).
Я не сумел добиться от Генри толкового ответа по поводу имени его сестры. Мальчик упорно твердил, глядя на меня глазами, полными слез, что у него нет никакой сестры по имени Крисса, а ту, которая всегда заботилась о нем, зовут Мэри.
«Мэри Мур?» — строго спросил я.
Генри утвердительно кивнул. Я подробно описал внешность Криссы. Генри снова подтвердил — да, она выглядит именно так. У меня не было повода усомниться в словах ребенка или считать, что девушка, которую он называл сестрой, не была той же самой, которая теперь стояла перед нами. Ну что же, раз брат зовет ее Мэри, я тоже буду звать ее этим именем.
Итак, дознание началось. По правилам, Мэйнону, как судье, следовало отдать приказ констеблю, но именно Хейл подал знак Диллону, и тот взялся за свою дубинку из ясеня. Однако действовал он без особого рвения. Оно и понятно: констебль Диллон был добрым человеком, а та работа, которую ему сегодня поручили, явно не относилась к разряду добрых дел. Собравшиеся зрители наблюдали, как он шепчет что-то на ухо Мэри, которая, к моему удивлению, с готовностью кивала на каждое его слово. Затем констебль развернул подозреваемую спиной к себе и подтолкнул дубинкой. Мэри качнулась и сделала несколько быстрых шагов вперед. Подол ее коричневого засаленного платья волочился по снегу, а из-под него были видны покрытые ссадинами и покрасневшие от холода босые ноги.
Резкий голос Хаксли взметнулся над сдержанным гулом толпы:
— Существует множество способов, которыми слуги преисподней заманивают нас в свои сети. Им ведомы тайные заклинания и губительные проклятия. Ведьма готова питать собственной грудью сатанинское отродье, но сперва она впускает самого дьявола в свою постель. Мне приходилось наблюдать несколько случаев беснования в Ипсвиче[45]. Довелись вам увидеть этот кошмар, у вас волосы встали бы дыбом. Мы не можем допустить, чтобы подобное произошло в нашем городе. К огромному нашему облегчению, мать и дочь Гедж, вступившие в сговор со злыми духами, покончили с собой в тюремной камере — за это они, несомненно, будут
