Повести и рассказы - Джо Хилл
Маме с папой не нравится, когда я делю любое блюдо на составляющие — каждый компонент нужно исследовать. Особенно достается гамбургерам. Меня когда-то поразил выпуск одной телепередачи: показывали, что происходит с человеком, съевшим неправильный гамбургер. Оказалось, что в них содержится кишечная палочка; в передаче показывали бешеных коров, слоняющихся в загоне с головой набекрень. Звуки они издавали жуткие.
Заходя в «Вендис», я обычно заставляю папу сперва снять фольгу с гамбургера, потом разбираю его на части и выбрасываю овощи, которые выглядят подозрительно. Котлету долго обнюхиваю — следует убедиться, что она не испорчена. Целых два раза натыкался на несвежую! Есть отказывался. Оба раза дело доходило до грандиозного скандала — мама стояла на своем: котлета нормальная. Понятно, чем заканчиваются подобные разборки. Я падаю на пол и начинаю пинать ногами любого, кто попытается меня коснуться. Доктор Фабер называет такие приступы компульсивной истерикой. В основном-то я даже не ввязываюсь в споры — просто выбрасываю плохую начинку в мусорный бак. Булку съедаю.
Расстройство пищевого поведения — это вам не шутки. Я ненавижу вкус рыбы, не ем свинину, потому что в ней заводятся маленькие белые червячки. Они вылезают из сырого мяса, если на него плеснуть алкоголем. А вот сухие завтраки люблю, ел бы их три раза в день, будь моя воля. Консервированные фрукты тоже уважаю. На прогулке в парке с удовольствием, без счета, щелкаю фисташки, зато хот-дог — ни за что на свете. Чай не пью ни под каким видом — кофеин вызывает у меня трясучку и нервное перевозбуждение; из-за этого пото́м кровь идет носом.
Доктор Фабер — хороший человек. Мы с ним обычно садимся на пол в его кабинете и все обсуждаем за игрой в «Страну конфет».
— Я слышал много безумных выдумок, но эта — самая безумная из всех, — говорит психиатр. — Считаешь, что «Макдоналдс» станет продавать испорченные гамбургеры? Да ты их засудишь, и они просто вылетят в трубу! — Он на секунду затихает, делая ход, и вновь подает голос, глянув мне в глаза: — Нам следует обсудить те неприятные ощущения, что ты испытываешь во время еды. По-моему, ты делаешь из мухи слона. Все дело в твоем воображении. Скажу больше: допустим, тебе досталась несвежая закуска, хотя я считаю это маловероятным — ведь «Макдоналдс» не заинтересован в судебных разбирательствах. И тем не менее… Видишь ли, порой люди умудряются съесть просроченную пищу, но, поверь, от этого не умирают.
— Знаете Тодда Дикки — игрока третьей базы? Он однажды слопал белку, — вспоминаю я. — Играл тогда еще в низших лигах. Белку сбил автобус бейсбольной команды, ну, он ее и съел на спор. На кону была тысяча долларов. Говорит, там, откуда он родом, спокойно едят белок.
Доктор Фабер молча таращится на меня, и его приятное округлое лицо искажает гримаса отвращения.
— А откуда он?
— Из Миннесоты. Белки там вообще основная пища, во всяком случае, так рассказывает Тодд. Тем больше денег остается на пиво и лотерейные билеты.
— Он что, съел сырую белку?
— Конечно, нет. Пожарил с консервированным чили. Сказал, что это были самые легкие деньги в его жизни. Тысяча баксов! Для начинающего бейсболиста — целое богатство. Десять человек скинулись на спор по сто долларов. По словам Тодда, с таким же успехом он мог съесть за деньги гамбургер в «Бургер Кинге».
— М-да, — вздыхает доктор. — Так вот, о «Макдоналдсе». Если уж Тодд Дикки без всяких последствий съел белку, которую соскреб с парковки (хотя я не рекомендовал бы тебе подобную диету), значит, и ты запросто осилишь БигМак.
— Угу…
Разумеется, я понимаю, о чем он. Доктор хочет сказать, что Тодд Дикки — крепкий молодой человек, профессиональный спортсмен, хоть и жрет всякую дрянь типа белок и гамбургеров, из которых жир так и капает. Он хочет сказать, что Тодд Дикки не умер, даже если слопал в «Маке» зараженную говядину. Спорить не стану. Другое дело, что я знаю Тодда. С этим парнем не все в порядке. С ним что-то не так, просто это не сразу заметно.
Когда дело доходит до третьего страйка, Тодд вечно прижимает ловушку ко рту и вроде как что-то в нее шепчет. Рамон Диего — наш перехватчик и один из лучших моих приятелей, говорит, что так оно и есть. Дикки смотрит на бьющего, когда тот подходит к пластине, и тихо бормочет: «Отбей или сгори в аду. Раз — и нету. Отбей или сгори. Или вали в задницу. Как угодно — отбей, гори, вали, пусть этот сраный чувак валит!» Рамон говорит, что у Тодда потом вся ловушка в слюнях.
Иногда я прислушиваюсь к разговорам парней, когда те рассказывают, сколько фанаток им удалось оприходовать. Конечно, мне не следует развешивать уши, однако куда деваться, если постоянно трешься вокруг спортсменов. Так вот, Тодд, один из лучших бейсболистов, истово верующих в пресвятого господа нашего, слушает их с перекошенным лицом. В глазах у него мелькает странное выражение, и порой его левую щеку начинает передергивать тик, а по скулам то и дело прокатывается непонятная рябь. Кстати, Тодд не подозревает о том, что происходит с его физиономией, когда начинаются такие байки.
Рамон Диего считает, что у Тодда не все дома, и я с ним согласен. Нет уж, пожалуй, обойдусь без белок, сбитых на парковке. Если выбирать между бездушным пьяным жлобом с кольтом сорок пятого калибра и шепчущим психованным убийцей с явными признаками дегенерата, — я выберу первого.
* * *
Папа умеет разбираться с моими проблемами: например, однажды взял меня с собой на выездной матч в Чикаго. Играть предстояло с «Уайт Сокс» за третье место. Мы тогда остановились в «Фор сизонс».
Ну что, заселяемся в номер с большой гостиной, в которую, друг напротив друга, выходят двери наших спален. До полуночи не ложимся, смотрим кабельные каналы. На ужин заказываем в номер фруктовые колечки. Это не я придумал — папа сам предложил. Он раздевается, оставшись в одних боксерах, и заваливается в кресло. Правую кисть по привычке запускает под
