Маршрут: Ноль - Mrs. Mracopisec

— Изнутри тебя. — Она сделала шаг ближе. Я не отступил, но каждое мышце напряглось. — Не из девяносто третьего. Не из будущего. Из точки, где всё обрывается. Где ты теряешь нить.

— Ты… вымышленная? — Вопрос прозвучал жалко, как признание в слабости. — Придуманная мною? Галлюцинация? От усталости? От этой проклятой дороги?

— Нет. — Она покачала головой, и её волосы, тёмные, как ночь без звёзд, колыхнулись, не создавая тени. — Я — та, кого ты видел и не узнал. Та, что была всегда рядом, за углом сознания, в отражении запотевшего стекла, в шёпоте на ветру, который ты списывал на воображение.

Я смотрел на неё. Внимательно, как впервые. И всё сходилось, как детали жуткого пазла. Отсутствие тени. Глубокие, тёмные глаза, поразительно похожие на мамины, в которых всегда читалась какая-то древняя, вселенская грусть. Её фразы, обрывистые, иногда не связанные с контекстом, как обрывки старых, заезженных кассет, где слова стёрлись, осталась только мелодия смысла.

— Почему именно ты? — Голос дрожал. Я сжал дневник в руках, ощущая его вес. Это был не бред. Бред не пахнет пылью и типографской краской. — Почему ты преследуешь меня? Что тебе нужно?

— Потому что ты меня придумал. — Она говорила это без упрёка, как констатацию физического закона. — Ты искал спутника, и я возникла. Ты боялся одиночества, и я стала тенью. Ты искал правду, и я стала её зеркалом, пусть и кривым.

— Откуда? — Я почти кричал, но звук всё ещё был приглушён этой звенящей тишиной поля. — В какой точке? Что оборвалось?

Она не ответила сразу. Её взгляд скользнул мимо меня, на разбитое стекло «Волги», на дневник в моей руке. Я вдруг понял: она ждёт, что я сам сложу кусочки. Как будто это тест.

— Из того места, где всё прервалось, — наконец сказала она. — Когда ты сделал выбор. Или не сделал. Когда дорога разошлась. И ты пошёл… сюда. В эту пустоту. А я осталась там. На развилке. Как знак.

Я хотел закричать. Кричать от бессилия, от абсурда, от этого кошмара, что ворвался в мой скучный, понятный мир. Но горло сжалось в тугой, холодный узел. Вышло только хриплое, сломанное:

— Ты… реальна? — Я протянул руку, не решаясь коснуться. Боясь, что пальцы пройдут сквозь, как сквозь дым. Но ещё больше боясь, что они упрутся в плоть — и тогда это будет значить, что всё правда.

Ольга подошла вплотную. Её близость не пахла ни духами, ни потом, ни чем-то земным. Она пахла озоном после грозы и пылью с забытых книжных полок. Она медленно, очень медленно положила свою ладонь мне на грудь, чуть левее сердца. Касание было лёгким, почти невесомым, но я почувствовал его сквозь рубашку, сквозь кожу, сквозь кости — как прикосновение стального жгута холода.

— А ты? — тихо спросила она, глядя мне в глаза.

В этот момент, будто по сигналу, камера в моём рюкзаке, старая плёночная «Зенит», пискнула. Резкий, пронзительный звук, разорвавший звенящую тишину как ножом. Я вздрогнул. Я не включал её. Она лежала там, запертая, с намотанной плёнкой. Механизм не мог сработать сам.

Рванувшись к рюкзаку, я расстегнул молнию. Камера была в руках. Тёплая от работы. Экран маленького ЖК-дисплея на корпусе загорелся тусклым синим светом. Изображение показывало меня за рулём этой самой «Волги». Лицо напряжено, глаза прищурены, смотрят вперёд, сквозь разбитое лобовое стекло. Рука в кожаной перчатке (у меня нет таких перчаток!) сжимает руль. На запястье — татуировка: координаты. Те самые, что я видел в дневнике.

— Это не я… не может быть. Но черты — мои, до мельчайшей морщинки. Даже шрам над бровью. Но я никогда не смотрел так — с этой смесью ужаса и ярости. И перчаток у меня нет. И татуировки. Я бы запомнил, если бы сделал себе такое. Но координаты… те самые. Значит… это всё-таки я?

Ольга наклонилась, заглянула через моё плечо на экран. Её дыхание коснулось моего уха — холодное, как ветер из забытого подземелья.

— Это ты, — сказала она ровно. — В момент до точки. До трещины.

Я резко развернулся, навёл объектив камеры на саму «Волгу», на её разбитое лобовое стекло, на пустой водительский сиденье. На экране… ничего. Только искажённые блики солнца на чёрном пластике. Но когда я снова навёл объектив на водительское сиденье, на экране опять возник образ: я за рулём, с татуировкой, с тем же отчаянным взглядом.

Камера фиксировала то, чего не было… или то, что было, но в другом времени.

Резкий звук — скрежет по плёнке. Механический, противный, как когти по стеклу. Камера дёрнулась в руках. Из щели для приёма плёнки выскочил маленький квадратик — как фото из автоматического фотоаппарата. Он плавно опустился на пыльную траву у моих ног.

Нагнувшись, я поднял его. Бумага была тёплой, ещё пахла фотохимией. Я перевернул.

На нём: я. Сплю за рулём. Голова запрокинута на подголовник, глаза закрыты, лицо расслабленное, почти безмятежное. Рядом, на пассажирском сиденье, сидит Ольга. Только её лицо… её лицо было в глубокой, чёрной тени. Неосвещённое. Как пустота.

Холодный пот прошиб меня. Это было не просто фото. Это был слепок реальности, которой ещё не случилось. Или уже случилось?

Камера полетела на землю. Она ударилась о твёрдую землю с глухим стуком, но… не выключилась. Объектив продолжал смотреть в небо. И маленький красный индикатор записи на корпусе мерцал.

Ольга отошла от меня. Не глядя на брошенную камеру, не глядя на фото в моей дрожащей руке. Она подошла к багажнику «Волги». Чёрный, металлический, покрытый слоем пыли.

— Здесь будет то, что осталось, — сказала она тихо, больше себе, чем мне. Её пальцы коснулись холодной ручки багажника.

Она потянула. Запирание сработало с сухим щелчком. Багажник открылся с протяжным, скрипучим стоном.

Внутри… лежал только один предмет.

Красный зонт. Яркий, алый, как кровь. Сложенный, в чехле. Он был сухим. Совершенно сухим. Но воздух вокруг него… пах мокрым асфальтом после летней грозы. Запах был так ярок, что я машинально огляделся в поисках туч. Но небо было чистым. Бесконечно голубым.

— Аня? — спросил я. Имя сестры, пропавшей много лет назад, вырвалось само. Той самой, что оставила после себя только этот запах мокрого асфальта и старую фотографию в красном платье.

Ольга кивнула, не оборачиваясь.

— Её след. Она была ближе, чем ты думал.

Я снова взглянул на дневник. Листки шевелились от лёгкого ветерка, что вдруг вернулся. Я нашёл последнюю запись. Крупные, торопливые буквы:

«Не забудь: