Клыки - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
Мысли снова непослушно перескочили на день первого вскрытия. Точнее, на небольшое и эмоциональное совещание после.
Профессор говорил и говорил, его длинные с белесым пушком на кистях и предплечьях руки, торчащие из-под закатанных рукавов халата, месили воздух лаборатории.
— Мы ведь не первые. Захоронения вампиров находили в Чехии и до нас! В Угерске-Градиште — большое кладбище конца девятого века, дюжина повернутых набок скелетов с проломленными черепами, отрубленными стопами и запястьями. На Челаковицком кладбище, десятый или одиннадцатый век. В Левине, четырнадцатый, руки и ноги покойных перетянуты кожаными ремнями, а в животах — осиновые колья. В моравском городке Простежев — обитый железными прутьями гроб под половицами местной часовни, внутри — рассеченный пополам труп. В Чески-Крумлов на останки вампиров наткнулись, когда реконструировали улицу Плесивецка. В Опаве, то есть это сегодня Опава, а тогда село Хермсдорф, рядом с польской границей, головы и туловища вампиров были набиты камнями. А кладбища человекоподобных существ в Гвилице! Обезглавленные тела с черепами между ног. Да, мы не первые, но, мой бог, таких образцов еще не касался ни один скальпель!
«Уж лучше бы и не касался», — подумал Кристоф, клацая зубами о горлышко. Он хотел, чтобы в лаборатории оказался кто-то еще (разумеется, живой), кто не настучит начальству, а просто побудет рядом. Он знал, что в здании университета есть парочка охранников и, возможно, кто-то из сотрудников факультетов, но легче от этого не становилось.
В прозекторской он был один.
Кристоф осмотрел помещение. Отдельный столик с книгой для записи протокола вскрытия. Шкафы с инструментами, халатами, перчатками, реактивами, фиксирующими жидкостями и стеклянной посудой. Умывальник с открытой упаковкой перчаток у шейки крана, над ним — полотенца для рук и чистые тряпки для инструмента, сосуд с дезинфектором на полке.
Десять древних снаружи и подозрительно не древних внутри трупов с обнаженными брюшными полостями и грудными клетками.
У одного из тел была вскрыта полость черепа: срезаны кожно-мышечные покровы, перекушены шейные позвонки, сняты затылочная и теменно-височные кости. Головной мозг — серый волокнистый ошметок — достали из черепа и отправили в банке с фиксатором на биохимические исследования.
С бутылкой в болтающейся у бедра руке Кристоф прошел к шкафу и открыл дверцу. Делал мелкие глотки, глядя на анатомические пинцеты; кишечные, костные и пуговчатые ножницы; секционные, реберные и мозговые ножи; щипцы, скальпели, бритвы, молоточки, пилы, весы для органов, линейки, лупы и измерительные цилиндры… Успокаивался.
Секционная была хорошо освещена, но патологоанатом заметно нервничал. Алкоголь не помогал. Кристоф не боялся смерти, а на трупы всегда смотрел как на пустые оболочки.
До прошлой недели.
И зачем он вывез мумии из камеры?
Ты знаешь…
Бутылка выскользнула из руки. Кристоф неуклюже попытался поймать ее у пола, но лишь сунул руку в разбегающиеся по плитке осколки.
Сидя на корточках, он поднес кисть к лицу. Абсент притупил боль до стыдливого зуда. По запястью текла кровь. Кусочек зеленого стекла торчал из кожи, вспоротой на бугорке ладьевидной кости.
Кристоф поднялся, достал осколок и швырнул в раковину. Затем повернулся к секционному столу.
Запавшие глаза мумии уставились в потолок.
Патологоанатом протянул руку.
— Пан Новак распорядился напоить… — Кристоф растянул на лице пьяную улыбку, призванную обмануть страх.
Темная кровь капнула вниз. Капля стекла по клыку мумии на морщинистую гусеницу языка.
Кристоф обозвал себя идиотом и, зажав рану, шарахнулся в сторону, толкнул плечом пластиковую дверь. Нестройное постукивание каблуков отражалось от кафельных стен лаборатории. Ему не удавалось отделаться от глупой мысли, что он оставил в прозекторской тела, но… не пустые оболочки. Обогнул рабочий стол, прошел мимо установок для дистилляции воды, письменного и титровального столов. Снял со стены аптечку, устроился на полу, обработал и перевязал рану. Халат и рабочие штаны украсили алые пятна и разводы. Он уже было хотел вернуться в секционную, но вспомнил о газовых фонарях, о том, почему прихватил сегодня на работу бутылку спиртного, хмельно зевнул, поежился и направился к вытяжному шкафу.
Кристоф был коренным, как выражались чехи, пражаком. Родился и вырос в Нуслях, в двух километрах от Вышеграда. В детстве его околдовывал свет газовых фонарей, окаймляющих обе стороны улицы. Точнее, рассказы отца о теплом золотистом пламени, которое пробуждал в горелке старик-фонарщик; последние газовые фонари демонтировали, когда Кристоф был младенцем, — заменили столбами с круглыми светильниками. Фонарщик неторопливо переходил от фонаря к фонарю, засовывал в специальное отверстие металлический крючок на конце длинной трости, тянул, открывая вентиль, и фитиль волшебно вспыхивал. Радостно озарялись лица кариатид. В стеклянных баллонах оживал огонь, лучший и единственный друг Кристофа, как оказалось со временем. Друг, любовь к которому приходилось скрывать.
Кристоф выудил из шкафа стеклянную емкость с резиновой пробкой.
Скелеты встретили его неподвижным костным приветствием.
Как глубоко вросли эти существа в историю его города, зачатого в бревенчатой крепости Вышеград, взращенного потомками княжеской четы Либуше и Пршемысла, в историю его страны? В христианское средневековье? В языческую древность?
Мать Отечества, огради, защити от…
Он видел этих необычных мертвецов, созданных одной цивилизацией и найденных другой, причем не только видел, но щупал, надрезал и вскрывал. Так отчего медлит?
Потолочные лампы сморгнули, из углов и окна бросились черные тени — и мумия на столе шевельнулась.
У Кристофа похолодели ладони, горло сжалось, а сердце зачастило. Три-четыре мгновения он не мог понять, что именно видел, с какой части трупа началось воскрешение, а потом глаза нашли источник движения.
Голова мумии. Она оставалась неподвижной, но в коричневых деснах мелко дрожали клыки.
Свой первый «фонарь» Кристоф зажег в девять лет. Поднес спичку к щели в почтовом ящике соседа и завороженно смотрел, как огонь начинает свой танец в железной коробке, идет в пляс, выбрасывает на стену свои оранжево-желтые руки, трясет густой дымной гривой. Потом были машины, тринадцать чьих-то машин, в которых попировал его друг. Кристоф наблюдал за ним, за его гипнотическими движениями из укрытий, смотрел, как он рождается и угасает, и чистая пламенная страсть наполняла его сердце. Он знал о порочности этого чувства, знал, как называют таких людей, как он, но до поры до времени ничего не мог с собой поделать. Он боготворил огонь, любил его дурманящий голос. Ему везло. Везло настолько, что казалось, будто их дружба способна на большее. Кристоф скитался по городу: квартал Йозефов, Лорета, Пражский град, садики и дворы Градчан, — искал укромные места для кратких, но пылких свиданий. Между домами таилась новизна узких проходов, один из которых однажды вывел тринадцатилетнего Кристофа в незнакомый мир, в наполненное музыкой прошлое. В
