Колыбель молчания - Алексей Кирсанов
По склонам долины стекали застывшие потоки того же стекловидного вещества. Они текли не по руслам, а поверх скал, как гигантские, застывшие капли смолы, образуя причудливые террасы, мосты и водопады из твердого света и тьмы. Возле станции «Глубина» один такой поток окаменел, обтекая ее корпус, как лава, не тронув, но навеки запечатав вход.
Там, где щупальца Существа касались земли или скал, остались не вмятины, а геометрические аномалии. Участки скал были вырезаны идеальными сферами или многогранниками, обнажая неестественно гладкие, отполированные до зеркального блеска поверхности. Почва в некоторых местах спеклась в витражи из цветного стекла, сложенные в фрактальные узоры. Это не было разрушением. Это было превращение ландшафта в памятник иной физики. Красиво. Пугающе. И абсолютно безжизненно.
Сладковатый запах гнили, химической горечи и гари исчез. Его заменила стерильная чистота. Воздух был кристально прозрачен, холоден и абсолютно лишен запаха. Как в операционной или глубоком космосе. Ни пылинки. Ни микроскопических спор. Он был настолько чист, что резал легкие невидимой остротой. Дышать им было легко, но странно – в нем не чувствовалось жизни.
Камни, не тронутые прямым воздействием Существа, выглядели вымытыми. Лишенными пыли, выветренности, малейших следов эрозии или органики. Они были гладкими, цветными – глубоких базальтовых черных, кроваво-красных, ядовито-желтых оттенков – как выставленные в музее минералы. Ни травинки. Ни лишайника. Ни проблеска зелени или бурой органики. Земля между камнями была не почвой, а мелким, стерильным песком или тем же стекловидным порошком. Идеальная картина «мертвой», нетронутой планеты. «Чистый лист» для колонистов.
Ручьи и реки, если они еще текли, были не просто чистыми. Они были дистиллированными. Кристально прозрачными, без взвеси, без цвета, без вкуса. Их русла были выложены тем же стекловидным материалом или гладкими, отполированными камнями. Ни ряби микроорганизмов. Ни следов растворенных минералов. Смертельная чистота.
Багрового света не было. Голубого свечения – тоже. Никаких пульсаций под ногами. Никаких вибраций. Сеть, пронизывавшая планету, умолкла. Казалось, она исчезла.
Только при очень внимательном рассмотрении можно было заметить следы: в скалах, у основания стеклянных потоков, в стенах долины зияли аккуратные, круглые или щелевидные туннели, уходящие вглубь. Их края были оплавлены, как входы в гигантские норы. Пустые. Темные. Но явно искусственного (или биологического) происхождения. Это были «порты», через которые щупальца и корни втянулись.
Спящая Плоть: В глубине некоторых трещин, под слоем стерильного песка или у самого края стеклянных озер, виднелись тусклые, едва различимые тяжи. Темно-серые, почти черные, сухие на вид, как спящие корни гигантского древнего дерева. Они не светились. Не пульсировали. Они были холодными на ощупь (если бы кто-то мог их потрогать). Но они не были мертвы. В них чувствовалась глубинная, затаившаяся плотность, как у семени в зимней земле. Они ушли невероятно глубоко, в самое нутро планеты, унося с собой энергию, поглощенную у колонистов и Существа.
Ни малейшего движения. Ни малейшего признака активности. Это был не анабиоз. Это был глубокий сон. Сон циклического хищника, накопившего ресурсы и ждущего нового сезона охоты. Они не реагировали ни на что. Солнечный свет. Перепады температур. Падение микрометеорита. Они спали сном камня, став частью ландшафта, его скрытой, невидимой основой.
«Рай» Восстановлен? Для любого сенсора, для любого наблюдателя с орбиты или приближающегося корабля, Колыбель снова была идеальна. Атмосфера: чистая, стабильная, пригодная для дыхания (хотя и стерильная). Температура: в оптимальном диапазоне. Вода: в наличии, кристально чистая. Рельеф: разнообразный, с долинами, горами, руслами рек. Признаков активной враждебной биосферы? Ноль. Признаков радиации, токсичных выбросов, сейсмической нестабильности? Ноль. Параметры – безупречны.
Шрамы, оставленные катаклизмом, под лучами чужого солнца выглядели не ужасающе, а… величественно. Стеклянные реки и озера сверкали, как драгоценности. Геометрически вырезанные скалы бросали четкие тени. Фрактальные узоры на спекшейся почве напоминали абстрактное искусство. Даже огромная чаша Долины Смерти казалась грандиозным природным амфитеатром. Это была красота пустыни. Красота вечности. Красота, скрывающая под гладкой поверхностью бездну поглощенной жизни и чудовищного перерождения.
Не просто отсутствие звука. Абсолютная акустическая вакуум. Ни ветра (воздух был неподвижен). Ни шелеста. Ни журчания воды (стеклянные реки были немы). Ни крика птицы. Ни жужжания насекомого. Тишина была настолько гнетущей, что казалось, она давит на барабанные перепонки. Тишина гробницы. Тишина законченного дела.
Колыбель спала. Глубоко. Крепко. Ее «нейро-корни», унесшие вглубь энергию тысячи душ и космического дитя, дремали, накапливая силы для нового цикла. Поверхность, вымытая, выглаженная, украшенная страшными, но обманчиво прекрасными шрамами, лежала под чужим солнцем, как нетронутая девственная земля. Она снова была «идеальной». Готовая. Ждущая. Пустая скорлупа, в которую так легко поверить как в рай. Цикл завершился. Тихий мир воцарился. Но это был мир после апокалипсиса, притворяющийся миром до начала времен. Ожидающий лишь новых ног, чтобы растоптать его стерильный покой, новых голосов, чтобы нарушить его гнетущее безмолвие, и новых жизней, чтобы превратить их в сырье для следующего, вечного пробуждения. Сон был лишь паузой.
Глава 48: Последний свидетель
Стальная скорлупа станции «Глубина» вмерзла в скалу, как древний ископаемый моллюск. Ее корпус, некогда серый, теперь был покрыт тонкой коркой темного стеклоподобного вещества, затянувшего шлюз и оплывшего по контурам, как черная смола. Она не была разрушена. Она была погребена заживо. И все же внутри, в темноте ее изуродованного корпуса, тлела искра. Последняя искра свидетельства.
Призрачное Питание: Батареи, отдавшие все силы для последней, отчаянной трансляции ада, были на последнем издыхании. Не процентов – милливольт. Системы работали в режиме жесткой экономии. Свет давно погас. Воздух не циркулировал – он стоял тяжелым, мертвым, пахнущим озоном от умирающей электроники и пылью, просочившейся сквозь трещины.
Сердцебиение Передатчика: Коммуникатор был единственным, что еще боролось. Его древние, выносливые схемы, не тронутые напрямую пси-волной Существа, цеплялись за жизнь. Он принимал крохи энергии из последних батарей и превращал их в искаженный крик. Антенна, частично залитая стеклом, вибрировала едва заметно, излучая в космос не мощный луч, а слабый, прерывистый, зашумленный шепот.
Сигнал был не связным сообщением. Это был спазм памяти. Алгоритмы, поврежденные и безумные, выплескивали в эфир случайные фрагменты записанного ада:
Обрывки голоса Элиаса: «…сырье…", «…спирали…", «…не уходи…", смешанные с пронзительным шипением.
Статичные кадры, вырванные из контекста: безумные спирали на стене, багровый свет в трещине скалы, часть светящейся фигуры (рука? нога?), растворяющейся в потоке энергии.
Цифровые обрывки сенсорных данных: PSI FIELD: OVERLOAD, BIOSIGN: NULL, STRUCTURE: NON-EUCLID DETECTED.
И все это – поверх монотонного, навязчивого писка аварийного маяка станции, ее собственного предсмертного хрипа. Свидетельство превратилось в шифр безумия.
Из всех камер уцелела лишь одна – камера 2, смотрящая на западный склон. Ее объектив был поцарапан, заляпан брызгами стеклянной субстанции, но система очистки (чудом работающая) периодически скрипела, пытаясь стереть налет, лишь размазывая его.
Объектив в Пустоту: Камера не была направлена на руины «Зари» или на страшную стеклянную чашу Долины Смерти. Она смотрела на относительно нетронутый участок – склон горы, усыпанный гладкими, разноцветными камнями, и кусочек стерильного неба над ним. Самый спокойный, самый «нормальный» вид, какой только можно было найти на Колыбели.
Последний Кадр: Система, понимая, что конец близок, сделала последнее, что могла – активировала постоянную трансляцию изображения с камеры 2. Оно было не в HD. Разрешение упало до минимума. Цвета искажены. Но оно показывало: безмятежность. Гладкие камни под чужим солнцем, отбрасывающие длинные, четкие тени. Ни движения. Ни пыли.
Абсолютно прозрачный воздух. Ни дымки. Ни облаков. Кристальная видимость до горизонта.
Неподвижность. Вечная, мертвая неподвижность. Как картина,
