Светлые века - Йен Р. Маклауд
Я кивнул, и Джордж купил один из экземпляров, которые были у меня под мышкой, а затем удивил и польстил мне, сообщив, что уже все прочитал, включая мою собственную бессвязную статью. По его словам, он всячески старался быть в курсе того, что называл дебатами. Чуть дальше на склоне холма, где тени воздушных змеев плясали в жарком воздухе, который поднимался над Лондоном, как над плитой, купалась в лучах солнца россыпь шатров и навесов. Это называлось Ярмаркой ремесел Нового века, и Джордж, по-видимому, был в числе ее идейных вдохновителей. Ярмарка включала «Бесплатные показы» и «Живые картины», «Просветительские беседы» и «Демонстрации товаров высочайшего качества, не производимых ни одной из гильдий». Поводов для придирок было предостаточно, и пока Джордж вел меня вдоль прилавков, его тон сделался виноватым. Просевшие торты, сомнительная керамика, обожженная в печи для хлеба, неумелая резьба по дереву, вязаные куклы и рамки, украшенные выжиганием. Мы немного посидели на складных стульях в палатке, где царила невыносимая жара, и послушали казавшийся бесконечным спор об изменении календаря. В старых версиях Библии говорилось, что у самого Всевышнего в сменнице было лишь семь дней – так почему бы не вернуться к этой системе и не работать пять с половиной дней, а затем отдыхать остальные полтора? Или даже просто работать пять дней…
– Я знаю, нам еще предстоит долгий путь. Это не идет ни в какое сравнение с вашими годами напряженной работы с этой газетой. Но мы экспериментируем с красителями, новыми процессами…
Джордж отвел меня в сторону, продолжая извиняться и оправдываться. Кайт-хиллз, сказал он мне, когда-то назывались Парламентскими холмами в честь группы повстанцев во главе с человеком по фамилии Фокс, которые собрались здесь после попытки взорвать давно почившее собрание, некогда обретавшееся на берегу Темзы. Конечно, гильдии это название запретили – идея парламента, настоящего парламента, в котором должным образом избранные представители могли бы контролировать наш образ жизни, была слишком опасной.
– И Белозлата – она тоже собрала здесь свою армию, верно?
– Хм-м-м… – Джордж неопределенно улыбнулся. – Все верно, как ты и написал в своей интереснейшей статье. Хотя я задаюсь вопросом, не лежит ли в основе ее образа личность королевы Боудикки.
– Кого?
– Теперь это просто история, верно? Вот за что я люблю нынешнее время!
Джордж указал на серую дымку. У него были планы и подробные эскизы новых зеленых пригородов. Аккуратные, красивые и чистенькие ряды индивидуальных коттеджей, где семьи и группы рабочих могли бы жить, подчиняясь лишь самим себе и честно обмениваясь продукцией и навыками. Общественные луга недалеко от центра Лондона. Пока мы с Джорджем бродили и беседовали, я осознал, что, возможно, наши чаяния не так уж отличны друг от друга.
– Как поживает Анна?
– Она была бы здесь сегодня, если бы не помогала Сэди со свадьбой.
– Ты хочешь сказать…
– О да, Анна убеждена в необходимости перемен. Она подписала Двенадцать требований, как и мы все. Ну, кроме Сэди, конечно, – и она-то вряд ли смогла бы так поступить, верно?
Мы пошли дальше по горячим холмам. Я был ошеломлен и раздражен мыслью о том, что Анна и ее веселые приятели все вместе примкнули к лагерю сторонников перемен. Что они вообще знают, во что верят? Но, по крайней мере, по отстраненному, восхищенному и озадаченному тону, с которым Джордж продолжал говорить об Анне, у меня сложилось впечатление, что между ними все зашло немногим дальше того поцелуя, свидетелем которого я стал в Уолкот-хаусе. На самом деле, даже в него сейчас было трудно поверить. В конце концов, я мог и обознаться. Если Анна и Джордж были, как говорила моя мать, единым целым, то весьма странным. С другой стороны, Анна оставалась Анной. В этом-то все и дело…
Пока мы с Джорджем бродили по раскаленным Кайт-хиллз в тот жаркий полдень, ее образ незримо витал над нами. Я думал о ней, в длинном летнем платье, с летней улыбкой и в простых девичьих сандалиях, не так уж отличающихся от тех, что она когда-то носила в Редхаусе. Я воображал отблеск солнечного света на мягком пушке ее обнаженных рук. Бассейны для купания сегодня, как и следовало ожидать, пользовались особой популярностью, и мы с Джорджем, оба никудышные пловцы, с удовольствием пристроились во влажной тени деревьев рядом с мужским бассейном, наблюдая, как в воде слились в хаотичную демократическую массу тела, поражающие разнообразием форм, размеров и отметин кормила. Он рассказал мне о своем отце и его неудачах в Гильдии архитекторов, которые были вызваны верой в то, что рабочие из малых гильдий выполняли бы работу лучше, если бы им больше платили. Джордж унаследовал эту веру и развил ее, когда повеяло переменами. Из него получился бы оратор не лучше, чем из меня – он был слишком тихим, слишком вежливым, – но наблюдая за игрой света на бледных и волосатых телах, он со страстью говорил о необходимости обновления.
– И до чего же рабочий благороден, Роберт. Ты только взгляни! – Он изумленно покачал головой, будто не веря своим глазам. – До чего он благороден и прекрасен, этот простой рабочий…
Однажды ночью что-то поскреблось в мое окно. Это могла быть птица, камень, но звук был каким-то необычным. Словно кто-то позвал меня по имени. Я лежал там, чувствуя, как тяготы ночи скапливаются в многоквартирном доме подо мной, выдавая себя кашлем и стонами.
Грязное стекло было приоткрыто; крошечная мишень. Я выпутался из простыней и выглянул наружу. В темном дворе стояла Сэди, прижимая к горлу ожерелье из шептемм. Она улыбнулась и помахала рукой.
Я натянул кое-что из одежды и направился вниз по темной и горячей глотке лестничного колодца. Сэди ждала у высохших бочек с водой, одетая в длинное пальто из серебристого меха. Когда мы соприкоснулись губами в поцелуе слишком быстром, чтобы его расшифровать, оно затрепетало, как живое.
– Неофициальный подарок Изамбарда к помолвке, – объяснила Сэди по поводу пальто, когда мы сели в наемный экипаж и она закурила. – Мне обещали, что зимой будет так же тепло, как сейчас прохладно. О, я знаю, выглядит нелепо! И не спрашивай, какое животное убили, чтобы пошить его…
– Я видел тебя в газете.
– Чудовищная фотография, да? У меня ноздри как чертовы железнодорожные туннели. Сегодня вечером я почувствовала, что мне надо вырваться на волю. Куда-нибудь подальше от Норт-Сентрала.
Мимо проносились потные кирпичи Ашингтона. Я чувствовал, как жар лошади обдает нас и уносится прочь, смешавшись с запахом
