Светлые века - Йен Р. Маклауд
– Вы не могли бы подержать? Премного благодарен…
Мистер Снайт ненадолго вручил мне свою игрушечную трость из черного дерева, затем сбросил с плеч плащ и вывернул его подкладкой наружу – она была блестящая, шелковая, с узором из ярко-оранжевых и зеленых пятен. Тихонько напевая, порылся в карманах пиджака в поисках носового платка, посмотрелся в крошечное зеркальце и начал быстрыми, умелыми движениями размазывать и менять грим на лице.
– Итак, мастер Роберт, моя трость? – Он потеребил свой красный шейный платок, немного распуская узел. Подвернул рукава. – Весьма признателен…
Затем мой спутник кивнул эконому, позволяя открыть двери, и заключительным жестом сдернул с головы тупей. Трансформация была завершена. Когда мы вошли в огромную комнату, мистер Снайт – одетый в свой вычурный плащ, крошечный, лысый, с удлиненными чертами лица, темноглазый и белый как алебастр, вертящий в руках трость, словно волшебную палочку, – превратился в миниатюрного волшебника из какого-то давно минувшего века.
Калильные сетки трепетали и шелестели, отражаясь в мириадах зеркал. Целые созвездия гильдейских значков, ожерелий, брошей, пуговиц, очков, огоньков на конце сигареты, бусин и моноклей окружали нас – и запах стоял очень похожий на тот, что я успел ощутить в театре, запах разгоряченного, фешенебельного и слегка влажного скопища людей. Я отдал мистеру Снайту его саквояж, который он поднял, как будто тот был пуст, и сел рядом с дверью на стул со скользкой шелковой обивкой. Жирное красное солнце большой сигары подмигнуло мне. Весь свет, какой был в комнате, озарял мистера Снайта.
– Приветствую вас, мои собратья по поиску истины и просветления… – Его негромкий голос перекрыл шорохи и шепоты. – Я мистер Снайт. Многие из вас слышали обо мне. Многие не слышали… – Он закатал левый рукав, обнажив тоненькое левое запястье, на котором, судя по всему, не было иных отметин, кроме татуировки в виде креста и буквы «П». – Достаточно сказать, что я родился в ином месте, в иной век, и мои родители, узрев меня таким, каким я был, пришли в ужас и бросили дитя в густом лесу, который тогда покрывал всю эту страну. Я должен был умереть во власти неистовой вьюги, но мое первое воспоминание… – Он умолк и поморщился от боли. – Волчья морда. Да, дамы и господа… – Еще одна пауза. – Меня взрастил canis lupus, серый волк, во тьме густого леса, на молоке, крови и дикости. Вы видите меня здесь лишь потому, что я был спасен охотниками, попал в церковь и познал пути гильдий и благодать нашего благословенного Господа. – Он осенил себя крестным знамением. – Но где-то там… где-то там всегда… – Он прижал ладони к вискам. Последовала еще одна пауза. – Всегда существуют чудеса, незримые для людских глаз. Вопросы, ответить на которые не поможет совокупная мудрость гильдий… – И так далее, и тому подобное. Я понимал, о чем он говорит, но смысл фраз быстро исчезал, как стертое дождем отражение.
– Узрите!
И мистер Снайт раскинул руки, взмахнув зеленым плащом, задрожал всем телом. С того места, где я сидел, казалось, что он оторвался от пола. Я таращился, пытаясь разглядеть его ступни под мелькающими полами плаща и за саквояжем. В комнате охали и ахали. Наверное, вспоминали предостережения и проповеди священников: подменыши – существа бездушные, вместо сердца и внутренностей у них пустота. Затем дымные струйки тумана потекли изнутри рукавов мистера Снайта. Туман был зеленоватый и слегка светящийся. Он клубился, бурлил. Вздохи и возгласы публики теперь выражали волнение. Скрипнул стул. Какая-то женщина хихикнула. Туман продолжал клубиться, и мистер Снайт со своим саквояжем почти растворился в нем; он был точно муха в зеленом янтаре. Последовала долгая пауза, которую нарушил влажный звук, безошибочно свидетельствующий о том, что кого-то стошнило.
– Я хочу узнать, – сказал молодой человек, сидевший впереди. – В этом семестре мне предстоит сдавать предварительный экзамен в малый квадрант таинств Великой гильдии металловедов. Честно говоря, я совсем не готовился… Было бы интересно узнать, какие мне зададут вопросы. – Пауза. – И как на них отвечать.
Мистер Снайт запрокинул голову в зеленом тумане и что-то сказал, но изъяснялся так же витиевато, как прежде: сплошной дым и камуфляж, никакой внятной сути. Было очевидно, что экзаменаторам Гильдии металловедов не стоит опасаться мистера Снайта. У него лучше получалось отвечать на более общие вопросы, которые прозвучали далее; о будущем и о всяких мелочах, связанных с деньгами, здоровьем и браком, – все это, как выяснилось, волновало богатеев ничуть не меньше, чем нищебродов. Кроме того, ему лучше удавались повествования на тему бытия покойных родственников, пусть мне и казалось, что с теологической точки зрения все это как-то сомнительно.
В конце концов расспросы прекратились, и мистер Снайт под аккомпанемент загадочных стуков и жужжания растворился в клубах дыма, распался на некие фрагменты, удивительным образом напоминающие бинты. Когда зажегся свет, раздались негромкие аплодисменты. Двери открылись. Люди начали расходиться. Мистер Снайт едва успел плюхнуться на стул, под которым стоял саквояж, как оставшиеся гости возжелали его потрогать, обнять – он добродушно все это вытерпел. Застенчиво качая головой, поддался на уговоры и снова закатал рукав, чтобы продемонстрировать левое запястье, вызвав восторженные возгласы. У меня же татуировка вызывала подозрения: с помощью толстых чернильных линий можно замаскировать что угодно.
Я сидел, окруженный множеством высоких зеркал, совершенно изнемогший от усталости. Никто не обращал на меня внимания. Лучшие брюки. Темно-синий пиджак. Туфли со стоптанными подметками. Как будто все это имело значение… впрочем, несомненно, здесь и впрямь имело. Я выглядел почти так же неуместно, как мистер Снайт. Я обнаружил, что порвал пиджак сзади – вероятно, о консервные банки, украшавшие паутину мистрис Саммертон. Каким-то образом мне удалось выглядеть одновременно броско и неряшливо. Все мужчины здесь были в черно-белых нарядах, а женщины, ах, женщины…
– Здравствуйте, мастер Роберт Борроуз… – Одна из них приблизилась ко мне из множества зеркал, расположенных под разным углом. У нее были темные волосы, красиво очерченные губы, изумленно приподнятые брови. – Вы почти не изменились. Но меня, судя по всему, даже не помните?
На шее и в ушах у нее сверкали бриллианты. Глаза тоже поблескивали, словно от лихорадки.
