Светлые века - Йен Р. Маклауд
В тот вечер было много выступлений и музыки, но я не могу сказать, что уделял им достаточно внимания. Я ничего не знал о навыках Гильдии талантов, и у меня не было особого желания избавляться от своего невежества. Тем не менее, освещение было красивым. Огни двигались и расплывались по сцене, как будто околдованные музыкой. И декорации вертелись, менялись – дворец, тундра, лес, – пока танцоры танцевали, актеры декламировали, а известные музыканты пиликали на скрипках. «Сколько денег, – думал я, – сколько усилий…»
Занавес поднялся и опустился. Раздались аплодисменты. Случились одна-две попытки развеселить аудиторию – я так рассудил по волнам смеха, которые грохотали внизу. Два актера, нацепив матерчатые кепки, попытались подражать выговору жителей Истерли. Время от времени сквозь громыхание оркестра прорывалась мелодия, но ее быстро заглушали. Я едва не заснул, невзирая на странную обстановку, как вдруг занавес снова раздвинулся, и оказалось, что сцена почти пуста.
Лишь рояль стоял в центре. Последовала пауза, кто-то кашлял и перешептывался. Затем Аннализа появилась откуда-то сбоку. На ней было длинное серебристо-белое платье, светлые локоны струились по спине и сияли в свете прожекторов, пока она шла к роялю своей мгновенно узнаваемой походкой. Она казалась маленькой и беззащитной. Белые клавиши походили на оскаленные зубы, и в зале воцарилась странная тишина. Аннализа даже не взглянула в сторону публики. Создавалось впечатление, что некто забрел в пустую комнату и совершенно случайно обнаружил прекрасный инструмент. Она сидела с поднятыми руками, и тишина все длилась, пока не начала заполняться звуками беспокойного ерзания.
Я вспомнил нашу ночь Середины лета и то фортепиано в бальном зале. Первый аккорд, который она сейчас сыграла, заполнил огромное пространство, словно предчувствие, и показался похожим. Он был странным, резким и чудесным. Не песенка, которую мог бы насвистывать бродячий гильдеец. Казалось, ноты стремятся породить не мелодию, а тишину. В целом это оказался короткий опус, за которым последовала долгая пауза – зрители хотели убедиться, что это не очередной сбивающий с толку фрагмент тишины, – и когда аплодисменты наконец раздались, они прозвучали неуверенно. Аннализа встала и поклонилась. Занавес упал. По всему зрительному залу зажглись газовые фонари. Я попытался встать, но кукольная рука мистера Снайта легла мне на плечо.
– С тем же успехом можно посидеть здесь, дорогуша, – сказал он. – Это всего-навсего антракт.
Остаток представления я провел как в тумане, хотя не сомневаюсь, что вторая половина была по меньшей мере такой же длинной и сложной, как первая. У меня болели ягодицы. Я снова проголодался и хотел пить. Дальние балконы прилепились к противоположной стене, как золотые ласточкины гнезда.
– Это было так прекрасно, – пробормотал мистер Снайт, когда стихли последние аплодисменты. Он вытер свой лобик огромным носовым платком. – Вы так не думаете?
Мистрис Саммертон слегка склонила голову. Она выглядела усталой, поникшей.
– Просто замечательно. Хотя я в подобных вещах не разбираюсь…
– О, я знаю, какой провинциальной была жизнь в Уэст-Кантри. А потом в том ужасном месте на севере. Или даже на Краю Света… – Мистер Снайт тихо вздохнул. – Но дайте себе еще несколько десятилетий, и я уверен, вы начнете ценить все чудеса столичного искусства. Я вам обещаю, они принесут такое облегчение… – При более ярком освещении я смог разглядеть, что, помимо помады на губах, вокруг глаз мистера Снайта также наблюдался избыток пудры. Его кожа была белой, как слоновая кость, без единого волоска или поры.
Я сидел между ними, застигнутый врасплох этим разговором.
– А вы, Роберт? Я так понимаю, вы с севера?
– Да, – согласился я.
После всего услышанного не хотелось признаваться, что я из Брейсбриджа. Но его глаза без ресниц смотрели прямо на меня. Какими бы тусклыми они ни были, грим не мог скрыть наполнявший их неуемный, древний голод. Театр внизу пустел.
– Я знаю, мастер Роберт, что госпожа Саммертон подобные вещи не одобряет, – сказал он, – но на этот вечер запланировано небольшое собрание моих коллег-искателей. Откровенно говоря, гильдейцу вроде меня не помешал бы сопровождающий. Это всего лишь недолгая прогулка, обещаю.
Он правда сказал «гильдейцу»? Я сомневался почти во всем, что говорил мистер Снайт. И все-таки мне было любопытно.
– Я так благодарен вам за компанию, – выдохнул мистер Снайт. – У меня есть славный дружок-извозчик, которому я могу доверять. Но у него инфлюэнца. Вы не находите, что для этого времени года микробов как-то многовато?
Он накинул на плечи отороченный мехом плащ и шел, постукивая тростью из черного дерева с серебряным набалдашником. Снова начался дождь, и я нес его удивительно большой и тяжелый саквояж и зонт. Он был совершенно сухим, а вот по моей шее стекали струйки воды. Мистрис Саммертон уехала на своей машине в сторону Челси-Бридж, но за нами как будто следовала ее тень. Кем бы ни был мистер Снайт, я не сомневался, что она нас познакомила неспроста. От него пахло старым шкафом: сыростью, нафталином, древоточцами и лавандой. Был ли он на самом деле подменышем или просто родился маленьким, белым и странным? У меня болели руки и ноги, во рту пересохло. Полузабытые сцены оперного театра, драконы и нимфы, танцовщицы, похожие на цветы, музыка Аннализы – призрачные отголоски не отпускали меня, как будто представление продолжалось.
– И лучшего спутника у меня и быть не могло, да? Я знаю – о, не отрицайте! – что весьма многие осуждают то, чем вы, мизеры, занимаетесь, но любой, кто имеет верное представление о гильдиях, согласится с тем, что вы для их функционирования жизненно важны…
– Спасибо, – проворчал я.
Мы вошли в район с красиво вымощенными улицами и симпатичными церквями, большими квадратными домами, облицованными камнем, квартирами в той самой дорогой части Лондона, которую называют Гайдой – находится она между гильдейскими дворцами на бульваре Вагстаффа и Большим Вестминстерским парком. Некоторые здешние особняки были почти того же размера, что и оперный театр, но так изобиловали окнами, что в потоках дождя казались сделанными целиком из блистающего стекла. С фронтонов ниспадали телеграфные провода – верный знак, что здесь живут богатеи. Мистер Снайт повел меня вокруг переднего фасада одного из самых больших зданий к двери для лавочников с задней стороны. Позвонил в колокольчик и стал ждать, дыша со свистом. Мелькнуло лицо эконома.
– Вас двое… мы определенно не ожидали…
– Это мастер Борроуз из Гильдии, э-э, исследователей. Он мой ассистент.
Я
