Светлые века - Йен Р. Маклауд
– Но вы отослали ее из Редхауса, – сказал я после того, как мистрис Саммертон молчала так долго, пока мы шли под деревьями, что казалось, будто история о ней и Аннализе там и закончилась, в тех сумеречных парках, которые они посещали, чтобы в одиночестве погрузить весла прогулочной лодки в темные воды озера.
– В тот день, когда ты и твоя мать пришли к нам, – проговорила она, – я наблюдала за тобой и Аннализой через окно, пока вы сидели и разговаривали у фонтана, и осознала, что была эгоисткой, что дальше так продолжаться не может. Я держала этого ребенка при себе – мне грозила опасность по доброте душевной поступить с ней тем образом, который я на собственном опыте больше всего возненавидела, то есть заключить ее в тюрьму. Тем летом и осенью, пока твоя бедная матушка страдала и умирала от отложенных последствий несчастного случая, я осознала, что Аннализе необходимо от жизни гораздо больше, чем я в силах ей дать, и мы начали строить планы.
Деревья расступились. Мы вернулись на узкую дорожку, хотя небо теперь было темнее, чем ветви деревьев, которые тянулись над нею. Когда мы добрались до автомобиля, листья над головой наконец затрепетали и приглушенно застучали капли дождя. Я помог госпоже Саммертон совладать со сложными распорками, на которых по бокам держалась кожаная крыша.
– Итак, – спросил я, когда она развернула машину и поехала обратно под дождем, – когда появилась история о тете и доме у водопада?
– Это, – сказала она, – было в основном изобретением Аннализы. Нам требовалась достоверная история. – Маленькие щетки скользили по переднему стеклу, и все-таки мы тряслись по изрытым колеями дорогам, не видя ничего дальше нескольких ярдов впереди. – Конечно, мне было нелегко с ней расстаться, и пришлось столкнуться с рядом трудностей. После стольких лет скрытности и обмана казалось странным отправлять ее в мир людей на корабле лжи. Но я хотела, чтобы у Аннализы было все, чего не было у меня. Шанс стать обычной. Альтернатива – уродец, подопытный кролик, которого изучают, используют, тыкают иголками и заставляют делать то да сё, таская повсюду в жутком зеленом фургоне. Не вини ее за обман.
– И Аннализе это по нраву?
– Ты имеешь в виду ложь? Между нами говоря, подозреваю, что моя девочка всегда получала от нее удовольствие. Для Аннализы жизнь все время была чем-то вроде игры. Именно эту черту люди находят в ней наиболее привлекательной – и именно она в наибольшей степени вызывает гнев. Но последнее, чего я когда-либо хотела, – это привлекать к ней излишнее внимание, особенно теперь, когда она живет так, как хочет… И, возможно, ты наконец-то поймешь мое нежелание встречаться с тобой. Кстати, у меня такое ощущение, что ты знаешь обо всем этом гораздо больше, чем я…
– А если и так?
– Тогда, надеюсь, ты отлично осознаешь необходимость оставить все как есть.
По мере того, как мы ехали дальше, дождь поредел и прекратился, но по возвращении на Край Света мягкий полдень показался тусклым и холодным. Белые холмы опустели. Казалось, стеклянные панели теплиц позади домика вздохнули с облегчением.
– Я теперь слишком редко вижу Аннализу, – сказала мистрис Саммертон, прогревая примус. – Хотя именно ее присутствие привело меня сюда, в Лондон. Но во многих отношениях это место для жизни не хуже любого другого, поэтому будем считать, что мне повезло. Мне не так уж много осталось, однако я, похоже, примирилась с бытием. Но ты наверняка проголодался…
Я наблюдал, как мистрис Саммертон чистила картошку и открывала банки тонкими суетливыми руками. Когда еда была приготовлена, я умял все, что было на тарелке, стоявшей у меня на коленях, а хозяйка домика поковырялась в своей крошечной порции, затем убрала тарелку в сторону, раскурила трубку и стала наблюдать за мной. Блюдо было вкусным и слегка экзотичным, несмотря на свою простоту. Облизав тарелку, я подумал о том, что вкусил волшебной пищи в сказочном доме посреди обширных заколдованных садов Края Света, но почему-то по-прежнему был голоден.
– Итак. – Мистрис Саммертон встала, и облако дыма, который как будто был ее частью, окружило меня. Я ощутил прикосновение ее пальцев к своим волосам. – Возможно, тебе хочется поглядеть на Аннализу?
Норт-Сентрал сиял в ночи. Над потоком транспортных средств высился Большой оперный театр, залитый бледным газовым светом, возведенный на столпах грез и фундаменте иллюзий. Экипажи вываливали свое фешенебельное гильдейское содержимое на тянувшийся от самой подъездной дороги красный ковер, и оно струилось потоком цилиндров и диадем. На мгновение я подумал, что мы с мистрис Саммертон, возможно, направляемся туда. Но это было какое-то большое и официальное гильдейское мероприятие – время для фамильных украшений и антикварных кушаков. Ее маленькая машина затряслась по мощеной боковой улочке, и меня повлекли к узкой двери в задней, неприукрашенной кирпичной стене театра.
Юноша в низком коридоре хмуро зыркнул и потребовал билеты, но мистрис Саммертон что-то пробормотала, в ее затянутых в перчатки руках сверкнули монеты, и нас пропустили. Мы поднимались по лестницам и шли по коридорам, пока в набирающем силу море света и звука, чувствуя слабый, но вполне отчетливый запах мокрых пальто, не вышли на балкон, висящий почти под самой крышей главного зрительного зала. Я перегнулся через край и увидел, как внизу копошатся миниатюрные лысеющие макушки и бюсты, узрел морской блеск многочисленных украшений. Я как раз гадал, случалось ли кому-нибудь поддаться искушению плюнуть, когда почувствовал легкое движение рядом с собой и понял, что часть балкона уже занята.
– Итак, вы мастер Борроуз. – Я пожал протянутую руку. – Мистрис Саммертон очень хотела, чтобы я нашел вам билет. – Пальцы были маленькие и холодные. – Я мистер Снайт. Как поживаете? Разве госпожа Саммертон не упоминала обо мне?..
Мистер Снайт улыбнулся мне. Сначала по росту и странной, невнятной легкости голоса я подумал, что он ребенок. Но его лицо было белым от пудры, нос – длинным и тонким, крючковатым, сухие губы казались подкрашенными помадой, а розоватые глаза – древними. На нем был прекрасно скроенный, но несколько потрепанный костюм уменьшенного вдвое размера, в стиле, который ученик мастера-портного мог бы сшить лет пятьдесят назад, и шапочка из черных волос, вероятно, задуманная как тупей. Если уж подбирать аналогию из всего, что может существовать в этом мире, мистер Снайт выглядел как абсурдно утонченный и малокровный мальчик, который
