Московский Целитель. Я пришел править - Евгений Прядеев

Договаривать он не стал, но смысл присказки был известен любому взрослому человеку.

— Дмитрий Сергеевич, здесь нет угрозы жизни, — стояла на своём медсестра.

— Да как нет, — убеждал теперь уже доктора фельдшер. — А если он в петлю полезет? Его же наверняка достанут теперь все, кому не лень. Ещё не дай бог журналисты узнают, так заклюют мужика.

— Или переименуют в девочку, — прокомментировал другой полицейский, и коллеги поддержали его дружным хохотом.

— Анамнез, — протянул руку к фельдшеру Дмитрий Сергеевич. Медсестра поняла, что дежурный врач уже принял какое-то решение, поэтому только лишь демонстративно вздохнула и отошла в сторону. В приёмном отделении установилась тишина, прерываемая только стонами пациента. Снедаемый любопытством, я подошёл ближе и увидел, как взлетели вверх брови Дмитрия Сергеевича.

— Однако, — сказал врач, дочитав до конца записи фельдшера. — Но я вынужден согласиться с нашей сотрудницей. Жизни пациента уже ничего не угрожает. Если внутри организма господина Фарышева остались инородные тела, то их могут извлечь в любой больнице, тем более районной. Мы то здесь причём?

— Он свидетель, — подал голос один из полицейских. — Утверждает, что сможет опознать тех, кто совершил с ним подобное непотребство. Наше руководство обещало решить все организационные моменты.

— А что случилось? — полюбопытствовал я. — Если уж целое руководство готово так суетиться, но лишь бы самим не работать.

— Да ничего необычного, собственно, — пожал плечами полицейский. — Искренне считал, что в интернете можно трындеть все, что угодно, и ничего за это с ним не случится. А тут случилось. Горячие парни обиделись, приехали и весьма доходчиво объяснили товарищу, что такое хорошо и что такое плохо. Причём в качестве аргумента не нашли ничего лучше, как ручку от швабры. Хорошо ещё, что сердобольные прохожие вмешались, а то бы неизвестно, чем всё закончилось.

Лежащее на каталке тело при этом вновь зашевелилось и застонало, как будто вновь вспомнив неприятные переживания. Не знаю почему, но мне его было абсолютно не жалко. Карма — вещь жестокая, но очень справедливая.

— То есть вы его решили просто спрятать? — догадался я. — Дабы затейники, обидевшие дядю, не сумели его найти и обидеть ещё раз?

— Скорее, чтобы окончательно не превратили в девушку, — пробубнил один из полицейских с погонами прапорщика. — К нам в отдел везти бесполезно. Случались уже подобные прецеденты. Полномочий устраивать перестрелку в центре города никто не даст, а наблюдать, как его насилуют прямо под окнами не очень-то и хочется…

— Хорошо живете, — почесал я затылок. — Особенно с такими признаниями. Не понятно только, как вы в зеркало по утрам смотритесь. Стыдно наверное…

— Вот только жизни учить меня не надо, — возбудился полицейский. — Мы, кстати…

— Стоп! — хлопнул в ладоши Дмитрий Сергеевич. — Господа полицейские, вы сейчас говорите «до свидания» и отправляетесь по своим делам. Больной… как его… Фарышев отправляется на операционный стол. А вы, уважаемый коллега, оформляете бумаги. Возражения и вопросы есть?

— Какой операционный стол! — внезапно проявил активность лежащий на каталке пациент. — Вы что? Резать меня собираетесь?

— Судя по всему, уже не надо, — усмехнулся я. — Там, скорее всего, не резать, а штопать и зашивать необходимо.

— Геннадий, — строгим голосом одёрнул меня Дмитрий Сергеевич. — Вы можете идти отдыхать. Ваша помощь здесь не понадобится.

— Да я, собственно, не навязываюсь, — демонстративно сложил я руки на груди. — Тем более, случай сложный, моей квалификации все равно не хватит.

Врач промолчал, а я уселся возле стойки дежурной медсестры и сделал вид, как будто что-то ищу в смартфоне. Почему-то на душе стало мерзко.

Травматолог вышел из операционной только через два часа и вернулся в ординаторскую весьма мрачным. Он молча заварил себе кипятком чайный пакетик, а затем уселся у стола и начал перебирать какие-то бумаги.

— Дмитрий Сергеевич, — решил я первым нарушить молчание. — Давай мириться. Я был неправ.

— Гена, а зачем тебе это всё? — не поворачивая головы спросил доктор.

— Что именно? — не понял я вопроса.

— Ну вот это целительство, врачевание, — пояснил Дмитрий Сергеевич. — Зачем ты тратишь время на дело, которым не хочешь заниматься?

— Ну, во-первых, меня особо не спрашивали, — пожал я плечами. — А, во-вторых, почему бы и нет. Вы же сами говорили, что от меня есть польза.

— Польза — понятие растяжимое, — сделал глоток чая доктор. — Сегодня ты был неправ, и эта неправота может разом перечеркнуть всё то, что ты делал до этого. Тебе достался дар целительства. Это уникальное явление, даже осмыслить которое могут далеко не все. Вот только зачем он тебе?

— Да что ты завёлся то, — всплеснул я руками. — Ну да, я не испытал дикого восторга от лечения додика, которому разорвали… Ну, общем, то, что положено, то и разорвали. И между прочим, честно об этом сказал. Это такое страшное преступление?

— Для тебя — да, — абсолютно серьёзно ответил мне доктор. — Ты разве ещё не понял? Или Надежда Владимировна забыла тебе сообщить маленький нюанс твоей новой жизни?

— Какой? — внутри меня всё похолодело от ожидания неведомого подвоха.

— У-у-у, — протянул доктор, наконец, повернувшись ко мне и посмотрев с каким-то странным сочувствием. — Тогда я тебе не завидую.

— Да что такое-то? — повысил я голос. Дмитрий Сергеевич вздохнул, а затем произнёс негромко, но очень отчётливо.

— С каждым отвергнутым, невылеченным или умершим пациентом уменьшается время твоей жизни. Вернее, ты можешь просто умереть в любую секунду.

Глава 20

— Твою ж такую дивизию! — чертыхнулся я и завершил вызов. Надежда Владимировна в очередной раз не взяла трубку. Не знаю уж, чем таким сильно важным она занята последние два дня, но у целительницы почему-то категорически не было времени, чтобы поговорить со мной.

А поговорить хотелось. Мне все больше не нравилась ситуация с моим даром, от которого никак не получалось найти осязаемой пользы, но зато с каждым днем добавлялись новые ограничения и условия. Так-то я никогда в жизни не планировал врачом становиться, а теперь еще выясняется, что любое неосторожное решение может стать последним в моей жизни. Естественно, что я нервничал и мечтал хоть