С тобой и навсегда - Алексей Птица
— Пропускай меня, иначе я все мозги ей выбью! Я не шучу! Пусть я сдохну, но она сдохнет первой, а ведь ты её любишь, а я раз… и нет твоей любви, навсегда нет, понимаешь!!! — и бандит, по виду, скорее всего анархист, совсем ещё молодой парень, насквозь пропитанный левым экстремизмом, рассмеялся, по-прежнему твёрдо держа револьвер у виска девушки.
Я глянул на замершую в ужасе Женевьеву. Её светло-каштановые волосы разметались по плечам волнистым водопадом, тонкая белая сорочка почти не скрывала вызывающе торчащую упругую грудь, которую уже посмела коснуться рука насильника. Отметил её округлившиеся от ужаса глаза, крепко сжатые и уже покусанные до крови губы, поцарапанные в борьбе нежные, белые руки. Взгляд мой выхватил весь её образ, для меня оказавшийся дороже самой жизни, и оставил навсегда в памяти.
Женевьева пыталась бороться, но силы оказались слишком неравными, и всё в ней дышало сопротивлением и неприятием той ситуации, в которой она очутилась, и ничего не могла сделать, ничего! Её застали врасплох, беззащитной, и вся надежда оставалась только на меня.
Я застыл, глядя в любимое лицо, наши глаза встретились.
— «Спаси меня!» — говорили её глаза.
— «Спасу!» — отвечали мои.
— «Быстрее, пожалуйста!!!».
— «Нельзя торопиться, всё только начинается и не должно плохо закончиться».
— «Я тебя умоляю, Фёдор!!!» — глаза Женевьевы наполнились слезами в ожидании развязки, её жизнь в этот момент висела буквально в миллиметре от смерти, и мне нужно удержать этот миллиметр любой ценой, но как⁈
Всё, что я мог сейчас, это в бессилии наблюдать за действиями террориста, в руках которого находилась жизнь Женевьевы, понимавшего, что я это тоже осознаю. Мне надо вырвать инициативу из его рук. Да, я расправлюсь с ним, если произойдёт непоправимое, но станет ли мне легче от этого? Думаю, нет, убью ли я его быстро, или долго и мучительно, из чувства мести, всё это на самом деле уже окажется совсем неважно.
Моя задача — не допустить непоправимого, и я её выполню…
— Проходи, — я сделал шаг в сторону.
Террорист заколебался, а я лихорадочно обдумывал варианты и взвешивал шансы на то, смогу ли я закрыть от пули девушку. Скорее нет, слишком малое расстояние, даже если я смогу просунуть кромку щита между срезом ствола револьвера и кожей виска, это не спасёт Женевьеву. Слишком малое расстояние, щит не удержит пулю, ему просто некуда будет перенаправить её кинетическую энергию так быстро и в таком объёме.
Но что же делать? Отпускать террориста нельзя. Иначе всё закончится очень плохо, абсолютно для всех, и я потеряю инициативу в этом бою, если уже не потерял. Время быстро утекает, и скоро сюда сбегутся остальные бандиты, а те два трупа, что лежат возле нас, не испугают ни этого урода, ни тех, кто подоспеет ему на помощь.
Однако выход всё равно должен быть, нужно найти, а что, если… но додумать правильную мысль мне не дали. Анархист шагнул ко мне, продолжая крепко держать девушку, я отступил, выйдя в коридор и дав ему проход. Он вышел и начал пятиться назад, довольно оскалясь, я ему не препятствовал. Я его понимал, он уже слышал топот бегущих со всех ног к нам отовсюду людей, и это явно не полицейские или прислуга графа.
Оставалось всего ничего до ужасной развязки, надо срочно что-то предпринять. Сейчас моё оружие, к сожалению, бесполезно, я взглянул на револьвер с одним патроном и подумал, что стоит достать и пистолет, подаренный Женевьевой. Пусть она видит, что подаренное ею оружие станет убивать наших врагов, а говорливый анархист продолжал тем временем вещать.
— Тебе это не поможет, сопляк, кто бы ты ни был, против пятерых ты не удержишь свою защиту. Ты не Бог, хоть и дароносец, знавали мы таких! Ты сегодня умрёшь, но не сейчас, а чуть позже. Мы отомстим за наших братьев, а с твоей графиней позабавимся. Ты же, дурачок, даже сисек её не лапал, а я, вот, смотри, как могу. Ага, упругие, большие, приятные, ни разу никем не целованные! А теперь их попробует вся наша команда, а ты никто! Ты ничего не можешь, даже имея свой дар! Ты осёл, ты червь, ты смешон! — анархист издевался, буквально выплёвывая из своего поганого рта придуманные на ходу оскорбления, откровенно глумясь надо мной и моей любовью.
Ладно я, но моя любовь — это выше и больше жизни, это всё, из чего я состою, больше, чем я себя осознаю. Это не тело, не вода и соль в крови, не кальций и кремний в моих костях и волосах, не нейроны, жир и углеводы в тканях моего мозга. Это моя душа, моя частичка, мои эмоции — моё всё, и если я не могу защитить это, значит, я готов умереть, но умереть не просто так, а ради жизни, пожертвовав собою, если это потребуется.
Решение пришло ко мне неожиданно и совсем не такое, что, казалось бы, напрашивалось само собой. Меня осенило, что я ведь могу с помощью щита подтолкнуть руку анархиста так, что ствол револьвера отклонится от головы девушки, и выстрел её, скорее всего, не заденет. Могу, но это риск, а попыток переиграть мне никто не даст, эта станет первой и последней, и поэтому я не решился её предпринять.
В это время в коридор, а точнее, большую комнату, где мы все стояли, начали забегать спешащие на помощь своему «коллеге» другие бандиты. Сюда вёл только один коридор, и все террористы появлялись друг за другом из него, хоть и спешили со всех концов особняка. Сзади меня кто-то сразу открыл огонь, но я не израсходовал и половины силы дара, и пули не причинили мне никакого вреда, с ужасом я понимал, что действовать нужно либо сейчас, либо никогда.
Щит практически бесполезен в данной ситуации, оружием воспользоваться я могу, но стрелять нужно в того, кто держит Женевьеву, это опасно для девушки, а с появлением других бандитов и бесполезно. Я взглянул на Женевьеву, наши взгляды опять встретились. Сердце
