Поезд бесконечности - Василий Анатольевич Криптонов

— Уже нет. Война там, где был Леопольд, закончилась ещё в двадцатом.
— А почему же ты говоришь, что они враги?
— Потому что Леопольд — контра. Молодая советская республика в опасности, остались ещё недобитки старого режима. Враг не дремлет, и далее по тексту.
— Чего?
— Ох. — Денис вздохнул. — Просто прими информацию. Эти двое — враги! Но девчонка не знает, кто такой Леопольд, а он, судя по всему, о классовых противоречиях попросту позабыл. В юную комиссаршу влюблён по уши.
Это Ева тоже… даже не понимала, а чувствовала. Она ведь, как и Денис, была сейчас Леопольдом.
Песня закончилась. Леопольд взял последний аккорд и откинулся назад. Девушка в косынке подошла к нему, обняла.
— Видишь, товарищ Приходько! Прекрасно ты играешь пролетарские песни! И нечего на себя наговаривать. Завтра вечером будешь выступать.
— Ради вашего вокала, товарищ Круглова, хоть каждый день. — Леопольд развернулся, тоже обнял девушку.
— Ой, — вырвалось у Евы.
Она подумала, что если Леопольд начнёт сейчас целовать «товарища Круглову» — а он явно собрался делать именно это, — от неловкости провалится сквозь землю. И отсутствие материального тела совершенно не помешает. Потому что подсматривать, хоть и невольно, за людьми в таких ситуациях — это уже вообще ни в какие ворота! А вдруг они не только целоваться будут⁈ От этой мысли стало совсем нехорошо.
Но, к счастью, девушка отстранилась. Погрозила Леопольду пальцем.
— Ну не здесь же, Трофим! Вдруг войдёт кто? Пошли домой, поздно уже.
Из здания, где находился клуб, Леопольд и девушка вышли на улицу. Оба закурили странные, наполовину пустые сигареты. Вокруг уже стемнело, но фонари не горели. Возможно, потому, что фонарей нигде не наблюдалось. Под ногами хлюпала грязь, Леопольд и девушка старались держаться края дороги.
Правую ногу Леопольд ставил аккуратно, чтобы не черпнуть грязи — сапог на этой ноге порвался. Вдали, в темноте, проступили деревенские дома. На дороге показались две размытые фигуры.
— Матрёна! — окликнули из темноты. — Ты ли?
— Я не Матрёна, а Клара! — возмущенно ответила девушка. — Не хочу называться поповским именем, хочу — в честь Клары Цеткин! Сколько тебе повторять, дядя Спиридон?
— Да эту твою Карлу поди ещё выговори, — ругнулись в темноте. — Выдумают черт-те чего, а ты язык ломай.
С Леопольдом и Матрёной-Кларой поравнялись два мужика. Оба с бородами — у одного побольше, у другого поменьше.
— Брательник мой двоюродный, Игнат, — сказал Спиридон — тот, что с большой бородой. Вытолкнул вперёд второго. — С соседней волости перебрался, со всем семейством. Сбежали от голоду. Интересуется насчёт работы. Он по медицинской части может. И супруга егойная тоже.
— По медицинской — это хорошо, — сказала Матрёна. — А что умеете?
Она посмотрела на Игната. Но тот этого будто не заметил. Во все глаза уставился на Леопольда.
И Леопольд, Ева это почувствовала, напрягся каждой мышцей. Опустил голову, стараясь скрыть волнение. Отбросил в сторону странную сигарету — хотя не выкурил даже наполовину. Неловко переступил с ноги на ногу, рваный сапог черпнул-таки грязи.
— Что молчишь, братуха? — Спиридон толкнул Игната в бок. — Тебя спрашивают.
— Всякое могу, — медленно, не отводя глаз от Леопольда, ответил тот. — Я в войну в госпитале санитаром работал. Больных таскать умею. Помыть могу, переодеть. Постелю сменить, опять же — ежели есть, на что менять. А жена моя и перевязывать умеет, и уколы втыкать.
Матрёна нахмурилась.
— Ваша волость долго была под белыми. И вы при них работали в госпитале? Способствовали выздоровлению врагов советской власти?
— Ай, замолчи, — махнул рукой Спиридон. — А то не знаешь, сколько раз та волость из рук в руки переходила! И под белыми была, и под красными. И что же людям, не работать? С голоду помирать?
— Конечно! Умирать, но не сдаваться!
— Ну вот сама и помирай, — буркнул Спиридон. — А у братухи детишек трое, кормить надо. Есть для него работа?
— Пусть завтра с утра в комбед приходит, — поколебавшись, сказала Матрёна. — Поговорим.
— И на том спасибо.
Мужики развернулись и быстро скрылись в темноте. Леопольд и Матрёна дошли до ближайшей избы, свернули к ней.
— Дверь, — сказал вдруг Денис.
Но Ева и сама уже увидела. Дверь дома была сколочена из досок, поперек укреплена полосами железа. Ручка — металлическая скоба, тронутая ржавчиной.
— Всё, как говорил Леопольд, — пробормотала Ева. — Это она?
— Видимо, да.
— И что это значит?
— Хотел бы я знать. Но парень наш на верном пути. Ты заметила, как этот мужик на него смотрел? И как Леопольд напрягся? Аж грязи сапогом черпнул.
— Угу.
Матрёна и Леопольд между тем вошли в избу. В темноте засветился огонёк.
— Всё равно темно, — пробормотала Ева. — Не думала, что свечи так плохо горят…
Денис непонятно усмехнулся.
— Свечи нормально горят. Просто это не свеча.
— А что?
— Лучина, моя дорогая. Всего каких-то сто лет назад — самый распространенный способ освещения крестьянских домов.
Огонёк горел тускло, но глаза скоро привыкли к темноте. Стало видно, что Матрёна сняла с себя косынку и куртку, осталась в рубашке с вышитым воротом. Кудрявые волосы скрутила сзади узлом, кобуру с пистолетом положила на стол. Придвинула к себе стопку книг, тетрадь и чернильницу. Открыла тетрадь.
Леопольд встал за спиной девушки, оперся руками о спинку её стула.
— Быть может, отложишь учёбу до утра? В такой темноте ты очень быстро испортишь себе зрение.
Матрёна запрокинула голову назад, с насмешкой посмотрела на него.
— Неймётся? Так и скажи!
— Это тоже, скрывать не буду. Но и зрение — штука чрезвычайно ценная.
— Да ну тебя. Бухтишь, как дед на завалинке. — Матрёна положила ладони поверх рук Леопольда. — Ты пойми, Трофим. Молодой советской власти нужны политически грамотные люди! А у меня — откуда возьмётся политическая грамотность, ежели обычную не освою как следует? Я газеты читать не по слогам хочу, а чтобы не хуже тебя. Чтобы другим людям рассказывать, которые вовсе неграмотные. И чтобы неграмотность эту вовсе победить, как товарищ Ленин наказывал.
— Я газет не читаю.
— Не притворяйся! Ты понял, о чём говорю. А что не читаешь — плохо. Так и останешься политически несознательным.
— Вероятно.
Губы Леопольда