Влюбленная, обреченная, заговоренная - И. Б. Циммерманн
– Я предлагаю тебе целоваться и обниматься, так мы решим твою проблему, улиточка моя.
– Какую проблему?
– С твоим бывшим, который до сих пор старается сделать тебе больно. Если он увидит, что проиграл, то…
Однако ведьма разразилась громким хохотом. В таком состоянии она тоже немного хрюкала, правда, звучало это на порядок милее, чем все, что когда-либо могло вырваться изо рта Торбена.
– И как же он хочет сделать мне больно? – еле выговорила Мона сквозь смех.
– Ну, ваше расставание, видимо… видимо, оно оставило шрамы.
Мона опять весело рассмеялась, издала несколько громких «Ха-ха», прежде чем в конце концов покачать головой:
– Да-а-а… шрамы от ожегв.
– Прости, что?
– Ну, нет, но почти… Когда мы хотели это сделать… ну-у-у-у-у-у-у, ты знашь, моя пробльма согнем.
– Момент. Я правильно понимаю? Ты подожгла его во время прелюдии?
– Да-а-а-а… эт все мне испортило, так паниковала, а потом снова и снова паниковала при мысли обэтм. Поэтму я и доктора Адда обжгла, наверно… на самом деле, я никогда не хотела… Никакого плана… Но другие ж эт делают, подумала я, и вот, так что я тож прост сделаю, но не получаетс, не для меня, – затараторила Мона, и Бальтазар с трудом улавливал смысл. Он вспомнил ее рассказ об огненной неприятности на заднем сиденье в машине верховного колдуна, но не понял, какое отношение к этому имел ее бывший парень.
– Что ты имеешь в виду, говоря, что никогда не хотела? Паника, Мона? Почему паника? – насторожившись, спросил он.
Его ведьма нерешительно моргнула, глядя на него, возможно, задумалась или ее замутило, хотя магические существа довольно устойчивы к ядам. Хотя от нее всего можно было ожидать.
– Ну, – начала она с перерывами на икоту. – Торбн хотел эт сделать… ну, секс и типа… а я еще нет, и тогда он захтел расстаться, и тогда я всетки попробвала, и так нервничла, и боялась, и тогда я его обжгла… а он рассердился… так рассердился и… но-о-о-о-о он все равно со мной порвал, такш все зря, – немного невпопад объяснила Мона, а потом кивнула, как будто соглашаясь с самой собой. – Вот так, ага.
– Серьезно?
– Turns out, – она вытянула палец вверх, – принждать себя с моими огнными силами – фатальная ошибк.
– Это он тебя принуждал… – гневно прошептал Бальтазар и сжал руки в кулаки.
– Ну, не, больш убеждал, тип словами…
– Убеждал? Нет, он тебя шантажировал. Просто скажи как есть. Эта мразь тебя эмоционально шантажировала.
После этого Мона нахмурилась и на мгновение уставилась на его грудь.
– Мхм, – подтвердила она в итоге с неприятным безразличием в голосе, и Бальтазар ощутил, как у него внутри что-то громко закричало. Теперь ему пришлось прикладывать нечеловеческие усилия, чтобы не вспыхнуть, и он изо всех сил подавлял желание сформировать огненный шар.
Дело не только в том, каким образом Мона об этом рассказывала, но и в том, что именно она рассказывала, и в этом наглом ублюдке, который после такого поступка еще осмелился прийти на день рождения лучшей подруги Моны, разговаривать с ней, разговаривать с Бальтазаром… Вдруг у него в голове появилась лихорадочная тревожная мысль, что он сам на нее давил.
Внезапно все стало кристально ясно: почему она так переживала, почему носила эти печати, почему на нервной почве сразу призывала его из-за любой мелочи. Разумеется, ему было известно, насколько велики ее силы и насколько масштабный ущерб они способны нанести. Однако он себе даже не представлял, сколько раз это уже случалось, насколько она уже травмирована. С самого начала, с рождения. Все в жизни Моны, что вызывало или потенциально могло вызвать у нее страх, превращалось для нее в источник огромного беспокойства, в барьер. А он жаловался, что она призывала его из-за ливня, пропущенного автобуса или темного парка. Напирал, что хочет сблизиться с ней, прикасаться к ней, спать с ней.
– Черт! Мне так жаль… – Он обнял свою ведьму за плечи и прижал к себе. – Поехали домой, – шепнул он ей на ухо, и Мона с трудом подняла голову в кольце его рук и посмотрела на него большими зелеными глазами.
– Но Амения…
– Скажи ей, что тебе некомфортно.
– Но.
– Она твоя подруга, тебе не обязательно ей лгать. Я вообще не понимаю, почему она пригласила эту свинью.
Накрашенные черной помадой губы Моны сжались в тонкую линию, а затем она спрятала голову у него на груди.
– О нет, только не говори мне… она не знает, да? – пришел к выводу Бальтазар и почувствовал, как Мона кивнула. – Так скажи ей.
– Это ее день рождения.
– Готов поспорить, что лучшим подарком для нее будет выгнать этого говнюка из своего дома.
Вдруг копна волос Моны поднялась, и она медленно моргнула. Судя по всему, эта идея сработала, и он увидел мило нахмуренный лоб. В состоянии опьянения на принятие решения ей потребовалось еще больше времени, чем обычно, и Бальтазар пару минут наблюдал за ее размышлениями.
– Выгнать кого-нибудь… – медленно повторила она. – А ты праф! – алкогольная логика, очевидно, взяла верх, и, прежде чем он успел что-то ответить, Мона отстранилась от него и, шатаясь, пошла в сторону гостиной.
Этот момент он решил полностью оставить ей и надеялся, что ведьма ни на что не отвлечется. Напилась она или нет, возможно, это что-то изменит. По крайней мере, для Торбена слова Моны будут иметь последствия, а в конечном итоге имело значение именно это. Хотя – в самом конце, или, скорее, в конце всех концов – Торбен попадет в ад и тогда испытает все, что сделал с ней… и для чистки его души Бальтазар включит максимально сильный режим отжима. Чтобы наверняка. А после путешествия в ад станет ясно, чего душа хочет добиться своим существованием, и Бальтазар будет наблюдать очень внимательно.
Прошло совсем немного времени, и началось зрелище, которого он так ждал. Теперь Бальтазар понял, за что Мона уважала свою подругу, и еще сильнее удивился ее предубеждениям против демонов – сама Амелия ни в чем не уступала адским мучителям. Зазвучавший на весь дом крик ненависти, циничная, пропитанная гневом тирада, переросшая в дикие оскорбления и угрозы, которые могли бы исходить от самого Сатаны, рев, чистейшая ярость – все это было музыкой в ушах Бальтазара. Он все еще стоял в коридоре, прислонившись к двери, и теперь с удовольствием наблюдал за Торбеном, бегущим прямо ему в руки.
– Уже уходишь? –
