Жестокие всходы - Тимофей Николайцев
— Валим отсюда… — подначил его голос. — Никто ж не увидит.
— Я же не трус! — ответил он, и его собственный голос хрипловато посмеялся над этими словами:
— Нет трусов среди живых… Но нет смельчаков среди мёртвых.
Луций упрямо мотнул головой и наступил на следующую ступень — аккордеон под ногой взвизгнул, расхохотался.
Ещё полшага вперёд.
Этот невнятный звук — снова проволокся по полу за углом коридора. Железяка прыгнула в ладонях, показавшись вдруг какой‑то громоздкой и совсем неудобной. В тесноте коридора ей было ни размахнуться толком, ни ударить. Тут и киркой ничего не сделать, но насколько легче и проще было бы ему сейчас с киркой в руках.
— Полшага… — приказал голос снизу. — Ещё полшага.
Совсем уж оглушительно, будто стояла тут на страже — завопила под ногой последняя, самая верхняя ступенька.
Эхом, радостным эхом нашедшегося, тотчас откликнулась половица за одной из дверей.
Эти две скрипучие ноты нескончаемо долго звучали вместе — словно сцепившись намертво.
— Полшага… — как заведённый, бубнил голос… Полшага, полшага…
И сердце в полстука, и воздух в полвздоха.
Какая там храбрость? Какая отвага?
Жужжания слепня, собачьего брёха,
Всё это не стоит… Всё это не стоит
Последнего писка раздавленной мыши.
Имеешь ли уши? Так разве не слышишь,
Как что-то за дверью, ворочаясь, стонет?
Как рвётся одежда? Сквозь ситцевый шелест
там лязгает чья-то костистая челюсть,
И кто-то за дверью заходится хрипом,
как будто ему наступили на горло…
там стуки костей, и дощатые скрипы…
Полшага ещё — дотянуться и дёрнуть,
А дверь голосит — тише борова резать.
Теперь — заорать, замахнувшись железом
на бьющийся, пыльный, бесформенный ворох
тряпья под ногами… в узлах полотенец…
как старый и страшный, хрипящий младенец,
спелёнатый тёткой… да это же Орох…
Луций так и не понял, как ему удалось удержаться и не ударить железным крюком наотмашь.
Возможно — просто помешала дверная при́толока. Она ведь гудела над ним, будто пустой бочонок пнули, и от неё, замедленно кружась, планировала отбитая щепа.
Это действительно был дядька Орох — сквозь растерзанный ворот рубахи, почему-то лоскутами натянутый на голову, торчали знакомые седые патлы.
Дядька Орох слабо ворочался, елозя лицом по доскам. Видимо, он пытался подняться, но руки и ноги не слушались — вываливались из-под него, будто отрубленные, да наспех пришитые. На мгновение Луцию показалось даже, что Орох барахтается в куче рук и ног, которые ему вовсе не принадлежат и время от времени пытаются расползтись по прежним хозяевам.
Пока Луций стоял столбом и глазел на всё это — Орох вдруг, будто собравшись с последними силами, выгнулся коромыслом, едва не соединив обшарпанные пятки с затылком. В пояснице у него отчетливо захрустело, он рывком перевернулся и замер так — будто ему под копчик подставили табуретку. Потом — что есть мочи замолотил руками и ногами. Половицы заходили ходуном. Не только кулаки и пятки барабанили в пол, но и локти — грохотали, едва не проминая дерево. Костяшки пальцев были уже вдрызг разбиты и от молотящих по полу кулаков летели алые брызги.
— Ты чего?! — завопил Луций тогда. — Дядька Орох, ты чего?
Он знал, конечно, что домовой работник страдает падучей, и даже пару раз глазел, как усмиряют его судороги…, но такого, как сейчас — никогда не видел. И не думал даже, что человеческое тело способно настолько сильно изгибаться против суставов, что в нём так отчаянно много силы. Да положи его сейчас на груду щебня — он мигом вам цемента из него натолчёт.
Луций попытался сделать хоть что-то …, но ничего умнее, чем подержать дядьку за ноги — придумать не смог. А потом оставил и это — его сил не хватало даже, чтоб при каждом рывке не отлетать прочь, как щепочка. Всё равно, что коромысло пытаться распрямить.
Он обошёл дядьку Ороха с другой стороны — с той, где из кучи изодранного тряпья мельком глянули на него безумные глаза, сочащиеся слезами, как лопнувшие сливы. Поймав этот взгляд, Луций ещё пуще перепугался, хотя — куда уж… Но Орох будто бы узнал его — зарыдал беззвучно и потянулся к нему. Луций поспешно отступил. Орох трясся — от натуги, и ещё от каких-то неведомых Луцию мук… и будто бы пытался ползти во все стороны разом. Луций не знал, что делать. Окатить старого дурня водой? Вроде именно так давеча делали бабы, когда дядька Орох свалился прямо на улице.
Луций поискал глазами ведро, но в комнате Ороха ничего такого не было. Бежать на кухню? Или к в прачечную? Но пока он будет бегать, Орох совсем себе всю башку об пол расколошматит…
Глава 16 (безмолвная, что твой покойник в доме…)
Луций подобрал подушку, валяющуюся тут же, попробовал подсунуть её дядьке под голову. Тем временем тот дополз почти до самой двери — Луций так и оставил её распахнутой настежь. Не обращая ни малейшего внимания на попытки ему помочь, Орох попытался ухватить пальцами за порог и вытянуть своё тело в коридор, но припадок опять сломал его и всего скорчил — хребет Ороха изогнулся, щёлкнув, как кнут… тело распласталось, размазалось по полу… На Луция дохнуло тошным запахом крови и рвоты. Он с брезгливым ужасом отодвинулся, разглядев насквозь прокушенные губы, и подбородок, залитый бурой пузырящейся кровью.
— Ну тебя в пень! — сказал Луций, вытирая ладони о штаны.
Он всё-таки собрался идти за ведром — это было самое лучшее, что он сможет сделать сейчас. Если дядька и помрёт, то лучше уж не на его, Луция руках. Орох и так уже хрипел, совсем как загнанный конь. Рубаха задралась до подмышек и гнутые обручи поломанных мясниками рёбер распирали изнутри барабанно-натянутую на бока кожу… С каждым следующим глубоким всхрапом под полотенцами, кое-как навязанными тёткой, отчетливо и страшно хрустело — словно руками расщепляли не до конца расколотое полено.
Луций попытался перешагнуть тело, вяло копошащееся в дверном проёме, когда очередной припадок перекрутил Ороха. Колени в худых штанинах высоко подпрыгнули — будто чугунные ядра в холщовом мешке. Луций увернулся от одного колена, но другое — ударило его прямиков в лоб… Орох был мужичком тщедушным, но этот удар вышвырнул Луция обратно в коридор, будто пустую шишку.
Пока он валялся там, приходя в себя, дядька Орох сумел до него дотянуться — пальцы впились в плечо, влажно перепачкали кровью. Луций заорал на Ороха, выкрутился, лягнул не глядя. Одна рука соскользнула… зато вторая вцепилась — намертво. Затрещала рубаха.
— Дядька Орох! — кричал
