Гончие забвения - Дмитрий Миконов

Подвал впереди был выдолблен в сыром грунте, он никогда не знал солнечного света. Только чадящие факелы, воткнутые в глину, обломки кирпича и даже черепа. Их пламя дрожало, отражаясь…

В тысячах глаз.

Это были зеркала.

Вир спешился, прошелся по помещению, осмотрел столы.

Осколки валялись везде. Пластины олова. Куски негодного стекла, покрытые пятнами и царапинами. Прислоненные к стенам, лежащие на грубых столах, вмурованных в пол. В каждом — уродливый, искаженный мир. В одном мелькнула тень сгорбленной спины, в другом — пустота слепого стекла, в третьем — гротескная улыбка кого-то из носильщиков паланкина.

Бракованный продукт. Его бросили здесь, оставили за ненадобностью. Все годное давно вывезли.

Алхимический цех, здесь производили амальгаму. Дьявольскую смесь, что намертво схватывает стекло с серебром или оловом. Судя по наплывам на печах — экспериментировали с медью и цинком.

Продукт на любой вкус, под разные потребности.

Щербец вышел из толпы, словно тень. Учтиво подал знакомые предметы. Шляпа помятая, но целая — Вир сразу водрузил ее на голову. Трость холодная, легла в ладонь как продолжение руки, вернула ощущение контроля.

— Сколько я пробыл здесь?

— Одни сутки, король. Наверху утро.

Вир кивнул, напоследок обвел взглядом подвал. Осколки в пыли, печи с застывшим металлом, прилипшие к плошкам кисти, следы от ящиков. Мертвое место, выпитое досуха.

Одного не хватало — скверны. Значит, не здесь. Где-то еще.

Приказал Щербецу.

— Здесь… ничего больше не трогать. Завалить вход, замуровать наглухо. Ничего не должно выйти отсюда. Понятно?

Щербец кивнул без лишних слов.

— Ты остаешься за главного, — продолжил Вир. — Наведи в Норах порядок. Объедини стаю. Кто против — убеди. Или выкинь в реку. Мне все равно.

Тот поклонился, опять молча. Глаза — холодные, как камень. Принял приказ, как испытание.

Вир взгромоздился в паланкин. Поднял воротник, вжал шляпу по самые брови.

— Живо тащите меня отсюда. В Оловянный Горшок.

Глава 27

Карета ректора университета Вальтера Лоренца плавно катилась по заснеженной мостовой. Утро выдалось на редкость сонным. Даже снег валил ленивыми, густыми хлопьями.

Прикрыв глаза, Лоренц боролся с дремотой, обдумывая свою речь на предстоящем отпевание епископа. Скучная, но необходимая формальность. Мероприятие должно было пройти на днях, в соборе Святой Стефании, после обязательных церковных обрядов.

Нужные слова никак не приходили на ум. Лоренц чувствовал себя разбитым. Виной тому была очередная бессонная ночь. Его опять мучали кошмары.

Еще не давал покоя инцидент во флигеле профессора Альриха. Прорыв миазмов Зерцала, выплеск скверны. Площадь заражения продолжала увеличиваться, несмотря на предпринимаемые Советом действия.

Шутка ли, и это — почти в самом центре университета! Да за такой недосмотр и попросить могут…

Внезапно карета дернулась, дико накренилась и с оглушительным скрежетом заехала колесом на бордюр. Лоренц едва не слетел с сиденья. Снаружи раздался испуганный крик извозчика, потом глухой удар — будто тот спрыгнул с козел.

— Куда это? Зачем?! — вырвалось у ректора.

Он подышал на ладонь, торопливо протер заиндевевшее стекло.

То, что он увидел, заставило его замереть.

Снег на улице вздыбился, как будто его вспахало стадо быков. Мимо, с дикими криками, пронеслась орава оборванцев. С чадящими факелами и длинными жердями. С лицами, искаженными то ли яростью, то ли восторгом. Плащи развивались, и среди них… нет, не может быть.

Лоренц протер глаза, снова вгляделся.

Сержант городской стражи в сером плаще. Хоть и с деревянной ногой, он старался бежать наравне со всеми.

А рядом — мать честная! Тот тип с острыми глазами, из особняка Ноктурна. Там он приказы отдавал — не последний человек, между прочим.

И они… они тащили на своих плечах какой-то диковинный паланкин, обтянутый… постойте, шкурами.

А на этом паланкине, восседая, как некий кочевой владыка, в своей неизменной, хоть и помятой, шляпе, с тростью в руках…

— Талио? — Лоренц аж подпрыгнул на сидение.

Вир Талио. Его подчиненный. Магистр Тальграфского университета. Пронзительный, холодный взгляд был устремлен куда-то вперед, сквозь метель. Ноги расставлены, руки сжимали набалдашник трости. Будто он вел свое дикое войско на штурм цитадели.

Все это промелькнуло за стеклом за пару секунд и исчезло в белой пелене утра.

Как морок.

Карета дернулась, съезжая с бордюра. Извозчик, бледный как полотно, одной рукой держал лошадь под уздцы, другой — истово крестился.

Лоренц откинулся на спинку сидения, провел рукой по лбу. Он был холодным и влажным. Проверил пульс, шевеля губами. Потом оттянул веко, поморгал, крутя зрачками.

— Неужели и днем кошмары начались? — прошептал он в тишину кареты. — Нервы ни к черту. Однозначно — завтра на процедуры. В госпиталь при лепрозории, к Марте Траувен. Кровь пустят, глядишь — и высплюсь там нормально.

* * *

— Сбитню горячего! С медом, с перцем, согреет душу! — распевал хриплый голос.

Из-за угла Оловянного Горшка появился сбитенщик с дымящемся медным котлом за спиной. В следующую секунду он отскочил к забору, в сугроб, едва не опрокинув на себя варево. — Иди ж ты!

Удивленный вопль остался позади. Носильщики сбавили шаг, паланкин поплыл медленнее, будто швартовавшийся корабль, пока не опустился во дворе таверны — утрамбованной снегом площадке, запруженной пустыми бочками и заиндевевшими телегами.

Вир сошел на землю. Огладил сюртук, стряхнул со шляпы снежинки.

— Господи, помилуй! — ахнула старуха, замотанная в десяток платков. Она выставляла у дверей глиняные крынки. — Люди-то, гляди, друг на дружке тепереча ездят! Совсем ошалели!

Здание Оловянного Горшка врослось в землю, будто старый гриб. Оно было не из камня, а из потемневшего от сырости и времени дерева. Второй этаж нависал над первым, угрожающе кренясь к заснеженной мостовой. Его поддерживали подпорки, похожие на костыли.

Хлопнула задняя дверь — мальчишка выплеснул на снег ведро помоев, его окутало облаком пара. К луже мгновенно пристроился рыжий кот, крутившийся поблизости.

Из трубы таверны валил густой, жирный дым, который тут же прибивался к земле низким небом, расползаясь по округе запахом мокрой золы и тления. Узкие окна первого этажа, словно прищуренные глаза, призывно светились тусклым желтым светом.

Вир поманил одного из носильщиков, самого юркого.

— Ты останешься здесь, в Горшке. Будешь моим посыльным.

Потом обвел взглядом остальных, повысил голос.

— Остальные — обратно в Норы! Щербцу доложить, что задание выполнено, — оглядел разношерстную толпу, добавил. — Скажете, чтоб накормили вдоволь.

Наконец, его взгляд остановился на двух фигурах, выделяющихся на фоне оборванцев.

— Герд, Бойл. За мной. Внутрь.

Дверь в Оловянный Горшок отворилась с гулом. Вместе с Виром и его спутниками в предбанник проникли клубы морозного пара. Воздух здесь был сырым