Гончие забвения - Дмитрий Миконов

И не раздумывая прыгнул в черную воду, будто хотел смыть с себя липкие словеса…

* * *

Вода неожиданно забурлила вокруг, закрутилась, набирая силу, пока не образовала воронку. Вир тщетно пытался найти опору, но его мгновенно засосало внутрь водоворота будто винную пробку. Свет померк. Полет остановила поверхность, которая оказалась недостаточно твердой, чтобы переломать ноги.

Ковер.

Длинный ворс, искусный узор, по которому алыми чернилами растеклась кровь. Просторная гостиная, некогда обставленная со вкусом в лаконичном лейтарском стиле. Сейчас здесь было тесно из-за мертвых тел.

Запах — как в ночлежке поутру.

И жуки везде, саранча.

Ближайший мертвец бесстрастно обозревал потолок. Наверное, видел в нем бескрайние степи. Варвар, воин клана. Его лицо было посечено, будто металлическим гребнем распахали. Рядом лежали другие. Вповалку. Сразу и не скажешь, хватало ли на всех рук и ног.

По телам неторопливо ползала саранча.

Вир оглянулся. На стене — огромное зеркало, от потолка до пола. Оно здесь было всегда, только надписи не было. Кровью, на мертвом языке — как девиз.

«Война — единственная правда».

По вычурной раме ползали толпы саранчи.

Ее здесь было слишком много, приходилось выбирать, куда ставить ногу. Вир подошел к полкам — книги сметены, разбросаны по полу. Теперь на их месте — отсеченные головы ворсайских шаманов. Часть успели ободрать и выскоблить до черепов, превратить в кубки для вина.

У дверей, вместо вешалки (ей пригвоздили тело к стене) стояла безобразная стойка для доспехов. Она возвышалась посреди разбитых ваз и горшков словно уродливый сухостой на руинах. По ней лазила саранча.

На стойке — вороной латный доспех, из швов медленно вытекал черный маслянистый дым. Форма брони странная, нечеловеческая — лишние суставы и элементы. Подойдет разве тому, кого упорно растягивали и ломали на дыбе не один день.

Вир глянул в окно — заросший грабовый сад. Он будто застыл во времени. Не дрогнула ни веточка, ни листик. Лишь висевшее на суку тело шамана покачивало взлохмаченной головой, будто сожалея своим мыслям. Под телом — груды костей, разложенные по размеру и форме в аккуратные пирамиды.

Не усадьба — логово.

На стене висела картина. Ее тоже раньше здесь не было.

В чистом поле сошлись две несметные армии. Их предводители замерли друг напротив друга. Уродливый бес-богомол, с руками-косами, в стальной раковине цвета ночи. И девочка с пустыми глазами, чьи волосы развивались на ветру. Она держала за руку карлика в шутовском колпаке.

Подпись к картине гласила:

«Бесконечная война или миг забвения длинною в вечность».

Вир протянул руку, коснулся картины пальцами…

И вынырнул на поверхность бассейна в банях Костыля, судорожно глотая воздух. Добрался до края, ухватился за мокрый скользкий камень.

Парилка молчала. Те двое ушли. Капли с потолка глухо разбивались о воду, загоняя мысли под корку мозга.

Вир сел на краю, обхватил голову руками. Чертовы лекарства Костыля. Дрянь какая-то. Или побочный эффект? Однозначно. Сегодня — больше никаких снадобий. Ну, кроме полынной настойки, конечно.

* * *

Скупщик Яша не только хромал, но и был слегка глуховат.

— Я говорю, — Вир повысил голос. Его пальцы брезгливо сжимали край замызганного платка. — Ты им подтирался, что ли?

Хромой обиделся.

— Вредный ты. Тряпочкой вытирали лица повешенных. Сразу после казни. Помнит их последние мысли.

Вир еще раз оглядел платочек. Не впечатлился.

— Еще есть что?

Яша развернул полоску бархата. В нем блеснул осколок ручного зеркала с острым краем, окрашенным в бордовый. Скупщик отвернул зеркало от себя.

— Из лепрозория Святого Лазаря. Нашли в вещах юродивого. Прятал осколок, смотрелся в него… потом исчез, — Яша ткнул пальцев в зеркало. — Говорят — туда ушел.

— Интересно, — бросил Вир. Завернул осколок обратно, отложил в сторону. Потом взял с лавки страницу, вырванную из церковного гимнария. — В хоре поешь? Ты ж, вроде, тугой на ухо.

Яша не обиделся. Видимо, успел пообвыкнуть.

— Отпевали самоубийцу.

Вир пригляделся к пятнам на листке.

— Ну воск, понятно. А слезы откуда? Хорошим человеком был?

— Нет, это его слезы. Душу не приняли ни те, ни другие.

Вир цыкнул.

— И так бывает. Там — что за стекляшка с куском пальца внутри?

— Кварц из Глинта. Из печи отколупнули.

— Не заливай. В Глинте стекло выплавляли. Вон, гляди — палец-то надкусан у тебя там.

Яша побагровел, спрятал стекляшку за пазуху. Оттуда же достал прозрачный футляр с тонкой косточкой внутри, полой, будто птичьей.

Вир принял из его рук, поднес к свету. Прищурился, будто алмаз разглядывал.

— Куриная? Трапезничал?

— Кость летучей мыши, — сквозь зубы пробормотал Яша. — Нашли в колоколе собора святой Стефании, который много лет не звонил.

— Отчего не звонил?

— Искаженный звук. Епископ считал, что колокол — проклят. Это кость запечатала звон.

— Ясно, — Вир протяжно зевнул. — Уговорил, черт с тобой. Возьму осколок зеркала и кость.

Глава 18

Ранний вечер втиснулся в кабинет профессора Альриха и затаился в углах, куда не дотягивался желтый свет. Раскаленная лампа воняла маслом, но Вира это мало заботило — он лишь отодвинул подальше фляжку с настойкой, на край массивного стола.

Пришлось опять поменять позу, спина одеревенела от много часовой работы. Правая глазница затекла и превратилась в камень — в ней намертво засел холодный ободок монокля. Левую руку оттягивала тяжелая лупа с костяной ручкой. Увы, профессор Альрих тяготел к внушительным, а не изящным инструментам. Приходилось с этим мириться.

Под увеличительным стеклом, в круге резкого света, который фокусировала сфера из горного хрусталя, лежал обломок зеркала, купленный у хромого. Но Вира интересовала не отражающая поверхность, а изнанка. Там, на потрескавшейся амальгаме, заточенным ногтем нацарапали нечто мелкое, что могло уместиться на рыбьей кости.

Символы, не буквы. Южная вязь. Будто следы насекомых или танец песчинок на ветру. Знаки из тех далеких земель, где солнце клеймит кожу, бури душат песком, а люди ездят на горбах неторопливых исполинов.

Вир отложил лупу, потянулся к перу. Он обмакнул его в чернильницу и аккуратно, со скрипом, перенес на чистый лист бумаги несколько значков.

Зашуршал словарем.

— Сар… Эл… — угасающий шепот прорезал тишину. — Родник. Водопад. Или оазис. Кх-м… двусмысленно. И как?

Вир откинулся на спинку стула. Освободил глаз от монокля, надавил на веки, снимая напряжение. Пододвинул лист, на который ранее перенес схему, обрамлявшую южную вязь.

Паутина тончайших линий, дуг и черточек. Они пересекались, сходились под неожиданными углами и образовывали узор, кружево или шараду…

Нет.

Карту созвездий.

Юродивый из лепрозория оказался ох как не прост. Уже в заключении, он где-то раздобыл осколок и методично нацарапывал дверь — месяцами,