Гончие забвения - Дмитрий Миконов

Но как не старайся, идеально не будет. Главное знать, где искать.

Вир оглядел заваленный стол, в поисках нужного инструмента. Астролябия, угольник… вот он — атлас созвездий. Раскрыл его на разделе Кальфарии, начал сверять…

Пусто. Абсолютный ноль. Совпадений не было.

Вир глотнул из фляжки, прижал ее ко лбу, ощущая холодок и одновременно — запах раскаленного масла от лампы…

Обругал себя последними словами.

Схватил атлас и листал почти до конца — пока не начались диковинные и незнакомые схемы звездного неба, гораздо южнее кальфарской империи.

Вот оно. Скопление Змееносца. Его надвое рассекала комета Песчаного Волка в девятую луну года.

Значит не водопад, не родник — оазис.

Девятый оазис.

Вир чертил линии, переводил знаки. Он вскрывал слои защиты методично, с упорством медоеда, разрывающего когтями дразнящий термитник. Заполучил очередную фразу, он сверялся со справочником, и плел вокруг нее собственный кокон, добавляя слова на лейтарском и оккультные символы.

Щелчок прервал его работу.

Предвестник.

Вир посмотрел на кость летучей мыши на краю стола, на специальной подставке. Рядом гипнотически тикал метроном. Это он сбился секунду назад, будто подавился собственным ритмом.

Щелк… щелк… щелк…

Рука Вира замерла над графиком, находясь в нужной временной точке. Глаза следили за маятником.

Щелк…

Мятник вдруг вздрогнул, завис — будто подхваченный невидимой рукой. Всего мгновение, один нервный такт — и ритм снова восстановился, став монотонным и равнодушным как завывающий на улице ветер.

Вир сузил глаза, молча поставил на графике очередную точку. Пятнадцатый сбой, равные интервалы, четко по дуге. Данных достаточно, теперь не сложно будет предугадать, когда колокол пробудится в следующий раз.

Осколок и кость. Два предмета абсолютно разной судьбы. Один — творение руки человеческой, другой — возник по воле случая. И тем не менее, сегодня им суждено сыграть в унисон.

Вир отложил пер и глотнул настойки. Потом потер ладони, как бы это мог сделать гроссмейстер перед началом захватывающей партии. Медленно обвел взглядом хаос на столе, собираясь с мыслями. Главное, ничего не забыть.

Зеркало в кабинете подойдет идеально — Стефан отполировал его до блеска. С помощью кальки нужно перенести символы на раму и можно начинать…

Ритуал поверх ритуала.

Вир усмехнулся. Обратить творение против создателя. Классика лейтарской школы.

* * *

Кабинет Альриха напоминал запечатанную гробницу. Щели в дверях плотно заткнуты, окна наглухо задернуты. Плотную тишину прорезали сухие щелчки метронома. Ровные, как пульс ожившего мертвеца.

Все жители флигеля собрались здесь.

Вир сидел прямо перед зеркалом. Неподвижно, положив обе руки на набалдашник трости. Его пальцы оглаживали давно изученные трещинки, сохраняя связь с реальностью. Он не поворачивал головы, но видел и контролировал все и сразу. Как паук в центре своей паутины.

По правую руку от него сидела Безгласная. Безжизненная. Кукла, которую кинули на стул и забыли до поры. Глаза открыты, в них — ни огня, ни омута. Только выжженая степь.

В отражении зеркала тревожно танцевали свечи. Расставленные по двойному кругу, по сложной схеме, они подрагивали будто на ветру, которого здесь быть не могло. Раму зеркала испещряли линии — итоговые формулы, переведенные на язык Зерцала. Не слова или слоги в привычном смысле. Скорее — универсальные образы, понятные в том числе и по ту сторону.

За зеркалом, бледный как полотно, замер Стефан. Его скрюченные ногти вцепились в ту самую кость будто зубы дворового пса. Губы беззвучно шевелились, сверяя внутренний счет с щелчками метронома. Глаза, расширенные от напряжения, бегали по листу с отметками о сбоях.

Школяр держался достойно. Должен справиться.

Где-то за спиной, на самом краю кругу, замер Ларс. Свеча в его руке подрагивала, отбрасывая на стену карикатурную тень от усов. Свечу вручили ему специально, заставили держать под страхом. Поймали рыжего как крысу в капкан. Руки заняты, рот на замке. Не сбежит, не сорвет процесс своей глупостью.

Щелк… щелк… щелк…

Вир мысленно вел собственный счет. Он уже чувствовал приближение точки замыкания. Не ушами — кожей. Ноздрями. Ощущал, будто запах озона перед ударом молнии.

Щелк…

Внезапно Стефан поднял взгляд. Его глаза были полны немого ужаса. Он дошел до нужной черты и понял, что теперь должен сделать следующий шаг. Он пошатнулся, будто не ощущая ног.

Вир встретил его взглядом.

Давай.

Лицо Стефана исказила гримаса решимости. Он зажмурился, сжался, как перед прыжком с обрыва. И переломил кость пополам.

Хруста не было.

Был удар колокола вселенской мощи.

Единый, всепоглощающий — десятилетиями копившийся в медном чреве — он разом выдохнул всю свою ярость.

Миг застыл.

Превратился в крошево из щепок, обрывков штор и ошметок книг. Где-то позади сорванная с петель дверь разбивалась о стену. Куски штукатурки парили в воздухе, будто содранная кожа. Доски пола выгнуло волнами, как палубу тонущего корабля.

Мир перевернулся.

Но люди остались невредимы в эпицентре хаоса.

Вир все рассчитал верно.

Он взял Безгласную за руку и подвел к зеркалу. Звуковой удар взбил его поверхность, превратил в мерцающую рваную рану.

Они прошли первыми, им на пятки наступали еще двое.

Холодная гладь поглотила всех четверых.

Глава 19

— Профессор Альрих меня в порошок сотрет, — простонал Стефан, схватившись за голову. — Называется — приглядел за флигелем!

— Да не парься, — отозвался Ларс. — Пыль с ковров хотя бы выбили.

Вир осмотрелся, прикрыв глаза ладонью от яркого солнца. Они стояли на пригорке, прямо на границе дивного сада.

Девятый оазис оказался крошечным, но яростным пятном жизни, стиснутым мертвой пустыней. Плющ цеплялся за стены из песчаника, тяжелые гроздья винограда свисали с резных деревянных пергол, основания которых тонули в мягкой траве.

В тени раскидистых пальм зиял низким сводом колодец. Оттуда несло влажной землей, пыльцой и цветочным ароматом — запахами, которые в сердце пустыни казались кощунством.

Сразу за ним над пальмами поднималась постройка. Не дворец, скорее — изящный павильон в два этажа. На террасе, облокотившись на перила, стоял человек. Его кожа была черна как смола. Он смотрел в их сторону.

Странно, но трава под ногами на самой границе, пожелтела и увяла. Вплотную к оазису подступал песок. Не золотистый и теплый, а мертвенно-серый — как прах. Там, где он наползал, блекли краски, стихали звуки, жизнь обращалась в пыль.

В воздухе висело едва заметное марево. Миазмы Зерцала методично затягивали этот островок памяти, как моллюск обволакивает инородное тело, превращая его в мертвое образование…

Вир ослабил воротник, выплюнул скрипевший на зубах песок и первым зашагал к павильону, ощущая легкое напряжение