Светлые века - Йен Р. Маклауд
В общем, я в некотором смысле скучаю по старому вельграндмастеру, который сказал мне всего лишь несколько коротких фраз и никогда не был тем монстром, каким я его вообразил. Истинный теньмастер вовсе не был банальным существом из плоти и крови. Теперь я в этом не сомневаюсь, а еще уверен, что в Энтони Пассингтоне имелась его частица – как и в грандмастере Харрате, Эдварде Дерри, моей матери, мистрис Саммертон, возможно, даже в Анне… и уж точно во мне. Теньмастер тоже является до сих пор. Насколько позволяет слабеющее зрение, я замечаю его в отражениях витрин на Оксфорд-роуд и в маске с запавшими глазами, которая смотрит на меня из множества окон долгими электрическими ночами. В тебе я его тоже вижу, Ниана, а еще в деяниях гильдий и во всем, что происходит в этом новом, этом Светлом веке. Ибо теньмастером был эфир, и это он тайком соединил наши жизни в единый механизм, чтобы с его помощью переделать себя, обрести былое могущество. Одно заклинание породило множество заклинаний. Ну разве это не самый естественный из всех мыслимых процессов?
Черно-белый дивоблеск эфира вездесущ, Ниана. Я вижу его в ослепительном сиянии полудня и в темнейших уголках ночи. Он поселился в моих воспоминаниях и чаще всего принимает облик мистрис Саммертон, которую я люблю и ненавижу за все, чем она была и не была, в точности как вынужден любить и ненавидеть тебя за то, что ты такая же и одновременно другая.
Смутно ощущаю, как ветер пронизывает меня насквозь, но, как выясняется, я уже не способен дрожать, даже когда Ниана проводит по моему лицу невероятно холодными пальцами. Тени клубятся. Я вижу иллюзии.
– Но что произошло, – спрашивает она, – с бедным мистером Снайтом?
Я пожимаю плечами.
– Понятия не имею. Когда я в последний раз его разыскивал, выяснилось, что он уже покинул склад. Есть люди, которым удается просто проваливаться сквозь трещины в мироздании…
– А-а-а… – То ли ее пальцы проникают сквозь своды моего черепа, то ли под ними гуляет ветер. – Теперь ты называешь его человеком.
– Разве он не человек?
– Ну… да, нет, быть может. Я-то думала, он еще появится в твоем повествовании, в той его части, которую мы как раз проживаем. Я думала, он сумел добраться до того легендарного места… до Айнфеля.
Айнфель. В ее устах слово звучит иначе. С придыханием, как заклинание.
Ее пальцы чуть отодвигаются, затем ласкают мои глаза.
– Хм-м. Так вот во что ты по-прежнему веришь?
– Конечно, верю! – говорю я. – Ездил туда поездом всего-навсего в прошлый четырехсменник…
II
Айнфель.
Вот оно, слово, о котором я мечтал: написанное на вывеске с названием станции в Сомерсете, начертанное краской на пожарных ведрах, высаженное белыми цветочками на маленькой клумбе под ними. Айнфель. В глубине души я ожидал, что деревянная платформа растает, как дым. Денек был теплый, Ниана, солнечный, не чета сегодняшнему. Вдоль заросшей дороги стояли облицованные камнем дома, на живых изгородях лежала пыль, всюду витали звуки и запахи скота. Айнфель. Птицы пели.
Указатель, за ним еще один. С поезда сошло несколько человек, включая женщину, которая – я обнаружил это со странной неловкостью, свойственной подобным случаям, – шла в том же направлении. Она меня чуть опередила, и мою память странным образом бередили ее походка вразвалочку, косынка на седых волосах, выцветший и потерявший форму «горошек» на платье. Она была полненькая и запыхалась, раскраснелась на этой залитой солнцем тропе, когда в конце концов повернулась ко мне и с улыбкой спросила:
– Тоже туда идете?
Остаток пути мы прошли вместе, поначалу рассеянно болтая о том, как добрались. Она несла на полусогнутой руке большую плетеную корзину, накрытую ситцевым кухонным полотенцем, и я вообразил, что внутри еда, а потом полотенце зацепилось за веточку ежевики. Под ним были баночки и упаковки с различными фирменными мылами и чистящими жидкостями.
– Как вас зовут? Надеюсь, вы не сочтете мой вопрос за грубость…
– Вовсе нет. Я мистрис Мэзер. Мой муж… ну, он там.
Пока мы шли к воротам Айнфеля, мистрис Мэзер рассказала мне, как они с мастером Мэзером, если вторить ее словам, «повздорили» из-за его чрезмерно долгого рабочего дня в «Брендивуд, Прайс и Харпер» и одержимости трудом. Да уж, глупая история, но в молодости всякое бывает. Она уехала жить к сестре в Дадли и была совершенно уверена, что он приедет за ней через несколько дней или, по крайней мере, пришлет телеграмму. Но застенчивый мистер Мэзер истолковал ее уход совсем не так, как следовало бы. Она нашла работу, но через пару сменниц забеспокоилась о том, что скажут соседи, если мистрис Мэзер вернется домой. Вот такое бремя мы на себя взваливаем, да? Потом, годы спустя, она услышала про Сент-Блейтс. Но здесь… здесь-то все совсем по-другому, верно?
– Часто приезжаете в Айнфель?
Мне все еще было странно слышать эти слова из собственных уст.
– Так часто, как только могу. – Мы подошли к воротам, и оказалось, что мистрис Мэзер знает, где звонок, который вызывает привратника. – Мы с сестрой переехали в Бристоль, чтобы я была поближе. Не то чтобы у нас с ним все стало по-прежнему, но жизнь есть жизнь, и надо смириться, да?
Я мог только подтвердить ее абсолютную правоту. Затем ворота открылись, и меня задержали, в то время как мистрис Мэзер разрешили проковылять по аллее рододендронов к залитым солнцем зданиям с плоскими крышами.
– Мы не разрешаем здесь ничего эфиросодержащего, сэр, – объяснили мне, и я заверил привратника, что подобного при себе не имею, однако мне подсунули список, отпечатанный на потрепанной картонке.
– А как насчет чистящих средств?
– Мистрис Мэзер внимательно читает состав на упаковке.
Расставшись с булавкой для галстука, авторучкой, перочинным ножом и запонками – вероятно, повезло, что не пришлось избавляться от туфель, пиджака и аромата одеколона, – я, наконец, направился к входу в главное здание. Шел через парк, под высокими деревьями. Пахло скошенной травой. Вдали бродили силуэты, слишком неясные, чтобы я сумел разглядеть в ярком солнечном свете, были ли это Дети Нового века. Пройдя через
