Жестокие всходы - Тимофей Николайцев
За отколотым краем одного из таких горшков угадывался монетный блеск — словно рыбья чешуя в сохнущем на ветру сачке.
Теперь знаешь, откуда взялись все эти неисчислимые телеги? Наверное, Луций засмеялся бы над простотой разгадки … если б только был способен дышать…
Сколько таких рыбин, нырнувших однажды из людских карманов в глубины Колодца, застряли в гончарных этих сачках, так и не достигнув уготованного им Дна — только гадать можно… Глаза Луция постепенно привыкали ко тьме, и он видел теперь — горшков, развешанных там и сям, были многие тысячи… Иногда ему даже мерещилось — будто гроздья глиняного винограда зрели они около каждого бокового лаза, и гибкие лозы бечёвок утягивались куда‑то в прочую, ещё неразбуженную выстрелами темноту…
Жандарм наверху пальнул в последний раз и пропал с глаз долой. За всё это время самые первые пули, выпущенные им, ещё только-только достигали Дна, замедляясь и всё более увязая в густеющей темноте. Ему не врали — оружие людей не представляло для него угрозы здесь, где древняя Глина, обволакивала его, как материнское лоно. Пули просто падали вокруг Луция, как медленный свинцовый дождь.
Одна из пуль, снижаясь отвесно — собиралась было упасть ему на лицо, и Луций, выцедив от темноты ещё один полувздох‑полустон, сдул её в сторону, как назойливое насекомое…
…ТЫ ЗДЕСЬ… — облегчённо шепнула темнота, колыхнувшись вокруг.
…ТЫ ЗДЕСЬ ТЕПЕРЬ… — хмуро изрёк молчавший до поры камень.
…ЗДЕСЬ ТЫ БУДЕШЬ, НОВЫЙ НАМЕСТНИК… — вязко растягивая слова, подтвердила глина.
…ЗДЕСЬ… ЗДЕСЬ… ЗДЕСЬ… — задребезжали и заперхали зёрна железной руды, сокрытые в ней.
…ДА-ДА-А-А… — просипела вода, проступая сквозь каменные щели.
…ДЫШИ, НОВЫЙ НАМЕСТНИК… — велела ему темнота. — ОЖИВАЙ И ДЫШЫ… ТЫ — НУЖЕН НАМ…
Луций страшным усилием попытался расправить грудь, расширить мёртвые непослушные ребра… и ещё половина вздоха, мучительно-медленно выцеживаясь из темноты — просочилась в его грудь. Жадно ворохнулось сердце, толчком выбросив порцию вялой, неповоротливой крови. Луций ощутил, как повлажнели те места, где острые обломки чужих костей проткнули его плоть. Он попытался освободить от них изувеченные руки, но это было всё равно, что повелевать чем‑то уже не совсем живым — сердце опять молчало, и кровь густела в венах, схватываясь в них, как известковое тесто…
…Я умер? — хотел спросить он, но не было воздуха вокруг даже для того, чтобы обратить этот немой вопрос в звучное слово… и он, задал его молча — словно рыба, разевая тишайший рот… — Я — умер?
Темнота зашевелилась вокруг, гулко прокашлялся камень, и вода, стиснутая его челюстями, заскворчала, веселясь — где-то на самой границе слышимости.
Холодно и остро ухмыльнулось рудное железо на глубине… мороз пошёл по коже от этой ухмылки — будто кто‑то примерился к шейному позвонку умелой тяжестью топора и отвёл его для замаха… Луций весь сжался, но удара не последовало. Воображаемый топор отодвинулся ещё дальше и стал неразличимым в общей тесноте окруживших его движений и голосов. Луций лежал, впечатанный в глину, а целый пантеон непостижимых существ обступал его, беспомощного и распластанного — со всех сторон.
…НЕТ СМЕРТИ ДЛЯ ИЗБРАННЫХ НАМИ…
…ЕСТЬ ТОЛЬКО ПОСМЕРТНАЯ ЖИЗНЬ…
… КОТОРАЯ ТАК ДОЛГА, ЧТО ПОЧТИ ВЕЧНА… — наперебой объяснили ему.
…ДЫШИ… — настойчиво подсказала ему темнота, и камень неодобрительно‑тесно шевельнулся вокруг его головы.
Он развалил надвое рот и принялся тянуть в себя воздух, скуля от натуги…
…Не могу… — он смертельно устал от этих попыток. Воздух на этой глубине был твёрд, как стекло — плашмя давил на лицо, и лёгкие едва не лопались, пытаясь втянуть его внутрь.
…Я не могу… — сердце болезненно стиснулось и обмякло обессиленно.
…СЛУЖИ СВОИМ БОГАМ… — напомнила ему глина, оплывая и ложась поверх лба влажным студенистым наплывом. — СЛУЖИ ТАК… КАК ТОЛЬКО СПОСОБЕН СЛУЖИТЬ…
…КАЖДЫЙ ВЗДОХ — ДОЛЖЕН БЫТЬ СЛУЖЕНИЕМ… — пояснил камень, надменный и мудрый. — КАЖДЫЙ ВЫДОХ ДОЛЖЕН ПРИНОСИТЬ НАМ ПОЛЬЗУ…
…ДЛЯ ТОГО ТЫ И ЕСТЬ… — скрипуче подтвердила ржавчина и осыпалась.
…ДЫ-ШИ… ДЫ-ШИ… — торопилась вода, брызгая и расплёскиваясь.
…НУ ЖЕ! — сердилась темнота. — ПУСТЬ ЛЮДИ СНАРУЖИ — ПОДЧИНЯТСЯ ТЕБЕ!
…ПРИДЁТ ТВОЁ ВРЕМЯ, И ОДНАЖДЫ ТЫ СНОВА ВЫЙДЕШЬ К НИМ… НА ПОВЕРХНОСТЬ… — обнадёживал его гранит — такой старый, что не было пока в языке людей подходящих чисел, чтоб счесть его возраст.
…А ПОКА — ДЫШИ!
…ДЫШИ ДЛЯ НАС…
…ДЫШИ ВМЕСТО ТОГО, ОТ ЧЬЕГО СЕМЕНИ ТЫ ПРОРОС…
…ДЫШИ, А ТО ОН — СОТЛЕЛ. И УЖЕ НЕ МОЖЕТ…
Это, конечно, было сказано о той груде костей, на которую упал Луций.
И Луций подчинялся приказам и уговорам — начинал новый мучительный вздох, закатывая глазные яблоки и через силу расширяя грудь до ломкого хруста хрящей…
Невидимое стекло, которым сделался воздух — выгибалось, неохотно уступая вдоху… шло густой сетью трещин, затем всё же лопалось и осыпалось ему на лицо… Он втягивал в себя эту колкую, застревающую в ноздрях взвесь… наполнял ею содрогающуюся грудь, как кухарка по утрам наполняет углём дребезжащее ведро…
Он глотал половину вздоха и кашлял от боли — колючая воздушная крупа протискивалась в кровь и раздирала жилы, царапая их изнутри…
Так продолжалось очень долго.
Иногда от непомерных усилий взгляд заволакивало красной пеленой, которая чуть подъедала тьму… и тогда Луций различал сквозь неё верхний срез Колодца, и то, что творилось за ним. Снаружи было позднее утро — край солнца поднимался из росистой мглы, как чей‑то чудовищный горб. На мостовой дрожали неглубокие лужи, мельчая прямо на глазах — будто мелкий дождик набрызгал их только что и ненадолго…
Тело пришибленного Луцием жандарма уже убрали с мостовой, и кровавое пятно на булыгах разбавило и подсмыло дождём.
Рядом с Колодцем стояла понурая лошадь, и комья грязи раскисали около её копыт. Эта телега — вроде была последней. Рогожа с неё была содрана, и груз был ополовинен — пара Духовников уже подтаскивала, кряхтя, третий по счёту мешок. Духовника с кистью тоже сменили — теперь вместо него работал другой, более молодой и менее старательный. Иногда он промахивался кистью мимо очередной монеты и пока тянулся за следующей — Луцию хватало времени на редкие вздохи.
Это не могло продолжаться бесконечно…
Просто не могло… Во всем мире не найти такого количества денег — достаточного, чтобы вечно наполнять бездонный Колодец… Нужно просто набраться терпения и ждать, пока у людей не закончатся все богатства мира…
Груда монет, высыпанных прямо на булыжник Площади — таяла прямо на глазах, и Духовник уже косился на следующий мешок. Монеты падали и падали… и темнота Колодца принимала их в
