Светлые века - Йен Р. Маклауд
Анна, как и я, жила в Кэрис-Ярде, в месте, расположенном недалеко от старых яслей Мод и во многом похожем на них. С подгузников капало, младенцы вопили, малыши постарше ковыляли тут и там, а выселенные из прежних жилищ гильдейки плакали, ссорились и гнали прочь мысли о завтрашнем дне. Мне пришлось ютиться в отдельном сарае, с пукающими и кашляющими гражданами мужского пола. Выборные комитеты были на удивление строги в отношении разделения полов.
Конечно, женщины любили Анну, и она казалась мне такой же, как всегда, но я понял, когда мы шли в толпе под аркой и свет смягчил тень на щеке, которую моя рука баюкала той ночью в Брейсбридже, что, на взгляд стороннего наблюдателя – инвестора, спекулянта, мальчишки-посыльного или секретаря, – спешащего мимо нас в прекрасном костюме с галстуком, она начинала все больше и больше походить на какую-нибудь младшую гильдмистрис – возможно, даже мизерку – из Истерли. А я тем более выглядел мизером, хотя знал, что толика масла и сажи вкупе с белой картонкой способны сделать мои брюки и рубашку достаточно презентабельными, чтобы я часами сидел в Публичном читальном зале. Но теперь я понял все или почти все. Осталось лишь, подумал я, когда мы опять оказались в лучах зимнего солнца на Треднидл-стрит, заставить Анну понять…
После возвращения мы навестили мистрис Саммертон. Темза уже почти полностью замерзла. Через несколько дней – после Рождества, к которому продавцы остролиста и магазины вдоль Оксфорд-роуд готовились с азартом охотника, как будто оно будет таким же, как любое предыдущее, – мы смогли бы прогуляться пешком, а так пришлось потратить последние деньги на билеты на паром с эфирированной жаровней. Изморось и машинный лед. Белые холмы, пустые, словно Колыбель льда. И разрушенные сады рядом с руинами огромных куполов, где розы буйно цвели не в сезон, алели и грозили шипами извилистые плети, будто хранители древнего проклятия. Мы неприятно долго колотили в дверь коттеджа, прежде чем хозяйка высунула голову, как черепаха из панциря. Ее взгляд потускнел с нашей последней встречи, и огонь в очаге еле-еле тлел. Неуклюже разыскивая свой чай и табак, она твердила, что спала, даром что стоял холодный полдень, а потом умудрилась рассыпать найденное. У нее даже появился кисло-сладкий запах, который я замечал у старух, хотя он и смешивался с ароматами специй и трав. Ее лежащие на коленях руки то и дело начинали жить своей жизнью, пока мы рассказывали о Брейсбридже, эфирных двигателях, грандмастере Харрате, Человеке-Картошке.
– Мисси, ты не могла об этом не знать. Но вынудила меня все узнать самой.
– Эдвард Дерри давно умер, Анна. Разве он сам тебе этого не сказал?
– Да, но…
Мистрис Саммертон смотрела на нас с таким видом, будто созерцала свое пустое будущее или давным-давно утраченное прошлое.
– Видели эти розы? Совсем от рук отбились. Сама не пойму, почему я решила, что сумею их укротить… – Она издала медленный, грустный смешок, похожий на звук воды, стекающей в зарешеченную канализацию. – И с чего я взяла, что вообще когда-нибудь что-то контролировала? В конце концов, прошло сто лет плюс-минус малость с тех пор, как это место было молодым. Мы почти ровесники. И исчезаем вместе…
Ее взгляд скользнул к ботинкам Анны, заляпанным грязью и протертым чуть ли не насквозь, затем к носкам, в которых, как мы шутили, было больше дыр, чем шерсти, к прорехе на юбке из молескина и обтрепавшемуся подолу некогда хорошего пальто в елочку. Дальше посмотрела на меня. «Вот… – донесся ее дрожащий голос. – Вот что ты сделал с моей Аннализой…» Не сказанное растворилось в свисте ветра, который бесновался в колючих зарослях снаружи.
– У меня сейчас нет денег, – сказала она в конце концов, наливая нам холодный, кое-как заваренный чай. – Или, по крайней мере, не будет, пока я не продам свою машину.
– Мы здесь не ради денег, Мисси!
– Полагаю, что нет. Но и не жди, что я продолжу рассказ о твоем бедном отце. Или о матери. Она прожила достаточно долго, чтобы родить тебя после того ужасного несчастного случая, и этому мы все должны радоваться. А твой отец мертв – все равно что мертв. Но ты всегда это знала. Тебе не обязательно было ехать в Брейсбридж. Может, хватит? Когда-то я надеялась…
Но мистрис Саммертон так и не сказала толком, на что она когда-то надеялась, хотя явно не на нас с Анной, сидящих в этом домике зимой и смердящих Истерли. Я мог бы поведать ей о многом, об истине и о том, как смогу изменить Нынешний век, но что поймет унылая старушка с руками, похожими на лапки хрупкой птицы? Казалось, лучшее, что мы могли сделать для нее, – укутать в одеяла, подкинуть дров в огонь и посочувствовать из-за сбрендивших цветущих роз, которые рвали нашу одежду, пока мы возвращались к нашему парому и тускнеющим огням города, готовившегося к войне.
День бабочек был летней фантазией. На этот раз мастерские Истерли работали в ритме, не заданном ни одной гильдией. Орала перековывали на мечи – или, по крайней мере, из прутьев ограды делали пики, а из парафина и сахара – бомбы. Даже так называемые «ружья» – грубые и неэфирированные штуковины, которые с одинаковой вероятностью могли оторвать стрелявшему руки и остановить атакующего кавалериста, но, тем не менее, это было оружие, и про соответствующую технологию, как и про электричество грандмастера Харрата, гильдии давно знали, однако подавляли, делая исключение лишь для грохота церемониальных пушек. Сол трогательно верил в свои ружья, но он не выходил в Норт-Сентрал. Он забыл о силе и притягательности этих зданий или никогда по-настоящему их не знал. Он не понимал, с чем на самом деле борется, а именно с эфиром и деньгами – истинной мощью гильдий, которая гудела, не ослабевая, на этих улицах и сияла в жужжащей дивотьме множества телеграфов, царапающих небо – ШШШ… БУМ! – ибо деньги тоже были магией. Как иначе эфирные двигатели Брейсбриджа могли бы все еще долбить землю, если они ничего не производили? Анна показала мне это через старое кормило Стропкока – она могла понять, в отличие от многих. Компания «Модингли и Клотсон», согласно публичным отчетам, производила чуть меньше четверти и чуть больше пятой части всего эфира, добываемого в Англии. Французы и саксы занимались своими
