Светлые века - Йен Р. Маклауд
Однако Анна вновь покачала головой, пока мы шли сквозь суетливое норт-сентральское утро. Правда была драгоценной, потаенной, опасной, близкой и неотвратимой. Я знал, что скоро заставлю ее все понять.
Мы остановились в Истерли, далеко от старой квартиры Анны в Кингсмите, которую я осторожно посетил в одиночку утром нашего возвращения и нашел прикрепленное к двери уведомление со штампом Гильдии собирателей. Затем направился на восток, в сторону Ашингтона, где меня загнали в какой-то внутренний двор. Так называемые граждане-помощники уже подумывали пустить в ход дубинки с гвоздями, как вдруг кто-то упомянул гражданина Сола. Итак, меня потащили обратно, не просто в Истерли, а в Кэрис-Ярд, который превратился в окутанный дымом лагерь для граждан всех мастей. В меня полетели комья грязи, когда мы шли мимо колонки, из которой я впервые испил лондонской воды.
Притон Кэрис теперь был скорее революционным ульем, чем логовом правонарушителей, но, несмотря ни на что, мало изменился, и Сол обитал в той же комнате на чердаке с дырявой крышей, где мы провели наше первое лето. Даже вид на Лондон открывался тот же самый, что и в первый раз. Мерцала Халлам-тауэр. По-прежнему высились гильдейские дворцы. Он устроил себе что-то вроде письменного стола из старой двери, когда-то защищавшей нас от ветра. Теперь к запаху нищеты и тухлой селедки прибавился запах фейерверков. В углу, небрежно брошенные рядом с пожелтевшими обрывками какого-то из старых рисунков, я увидел несколько грубых серебристо-серых трубок.
– Какого черта ты здесь делаешь, Робби?
Я потер руки, которые зудели от того, что кровь снова потекла по жилам.
– Я мог бы сказать то же самое о тебе.
Он потерял большую часть веса, который набрал в лучшие годы. Он показался заострившейся и сморщенной версией самого себя, когда подошел и встал рядом со мной у того самого карниза, с которого мы когда-то весело отливали. Пропасть кружила голову куда сильнее, чем я помнил, а на сортировочной Степни было удивительно тихо для середины дня. Там тихонько пыхтело всего-навсего несколько поездов, похожих на игрушечные, а почти у самого здания стайка ворон пререкалась из-за останков какого-то животного.
– Где Блиссенхок?
– Где-то в Уайтчепеле… – Сол махнул рукой. – Мы повздорили. Но он по-прежнему гражданин.
– А мы разве не все такие?
На челюсти Сола дернулся желвак.
– Ты же видишь, каким стал Лондон. Вон там… – он махнул рукой в сторону Норт-Сентрала, – …находится вражеский лагерь. Ты приехал на поезде откуда-то с севера, верно? Значит, видел солдат, кавалерию. Возможно, они ждут нашего прихода. Или придут к нам первыми. Без разницы…
– Но…
Он вскинул руку. Вороны ругались и каркали.
– И вот ты приперся в Истерли, как будто ничего не изменилось. Физическая или моральная сила, значит? И Белозлата, чтоб ей пусто было. – Его лицо сморщилось от улыбки. – И ты… якшаешься с людьми, которые могут быть только нашими врагами. Та блондинка. И старая троллиха в руинах Конца Света. И вышмастер Джордж – но от него, по крайней мере, хоть какая-то польза…
Я кивнул. Одним из самых поразительных зрелищ в преображенном городе было имя Джорджа – гребень приливной волны в море граффити.
Но Сол еще не закончил.
– И даже эта чертова грандмистрис, которая вроде как замуж выходит, ради всего святого! Ты ее знаешь, да? А потом ты отправился на север в какую-то дурацкую поездку и вернулся с блондинкой… как бишь ее зовут?
– Анна… – Я колебался.
– Еще про тебя спрашивали какие-то довольно несимпатичные типы. Дескать, ты что-то разыскиваешь. И теперь ты снова стоишь здесь, как будто ничего не изменилось. Так что, по-твоему, я должен подумать?
– Послушай, Сол… – Я замолчал – теперь я так много знал, так много должен был объяснить. Но с чего начать? – Разве ты не понимаешь… разве ты больше не веришь в мечту?
Сол вздохнул и кивком отпустил стоявших позади него граждан, которые с разочарованным видом затопали по лестнице вниз. Но когда он повернулся ко мне, на его лице по-прежнему отражалось недоумение.
– О чем ты, Робби? О какой мечте?
И вот теперь я с Анной шел задом наперед по невероятно яркому тротуару Треднидл-стрит и пытался объяснить. Теперь мне все было так ясно. Дело не только в прошлом или даже в текущем моменте, когда я пытался пробудить искру понимания в этих блестящих очах, зеленых и прекрасных. Смотри, вон там, впереди – видишь триумфальный изгиб Голдсмит-Холла, эту радугу из камня, настолько большую, что под ней мог бы поместиться близлежащий шпиль собора Святого Петра? Позолота и стекло, Анна, многослойный гильдейский пафос. А под землей – сейфы, сокровищница Англии. Ты можешь представить себе что-нибудь прочнее? Но видишь этот замковый камень, далеко наверху, в слепящем зимнем свете? Можно вытащить этот камень – и все здание рухнет, Анна. У тебя бы получилось, Анна, гораздо лучше, чем у кого-либо. Намного лучше, чем у меня…
Невзирая на явное недоверие Сола, постепенно сменившееся чем-то вроде потворства ради забавы, я отыскал годовые отчеты «Модингли и Клотсон», которые можно было свободно получить в сводчатой и гулкой пещере Публичного читального зала. Книжищи, огромные и тяжелые, как каменные плиты, подтвердили, что единственное действующее предприятие компании – фабрика в Брейсбридже, и каждый месяц одинаковый объем эфира якобы доставляется на сортировочную станцию Степни. Неудивительно, что дела у грандмастера Боудли-Смарта шли так хорошо. Я вырвал страницы и громко чихнул, чтобы замаскировать свой поступок. Оглянулся: пыль дрейфовала в лучах света. Ни души, но на всякий случай я стал менять маршруты, совершая вылазки в Норт-Сентрал. Как ни странно, я теперь чувствовал себя в большей безопасности в Кэрис-Ярде. И все же сегодня… сегодня я просто обязан был заставить Анну увидеть суть. Заставить ее понять. На самом деле правда была настолько очевидна, что нам даже не стоило ехать в Брейсбридж, и мне стало до такой степени наплевать, кто нас видит, что я замахал руками и чуть не упал, споткнувшись о тумбу.
Проезжавший мимо офицер Гильдейской кавалерии – его соратники стали обычным явлением и больше не носили плюмажей на шлемах, – посмотрел на нас сверху вниз со своего коня. Он собирался натянуть поводья и спросить,
