Светлые века - Йен Р. Маклауд
Я подумывал о том, чтобы остаться здесь, в Брейсбридже, на период снежных заносов, и о том, чтобы поступить на работу в «Модингли и Клотсон», как когда-то отец. Я бы изучил все руководства. Научился произносить заклинания, и отметины кормила расползлись бы по моим рукам, как плющ. Я бы приносил домой жалованье каждый десятисменник, пополняя наш тающий бюджет. И медленно-медленно, сменница за сменницей, месяц за месяцем этой зимы, я узнал бы правду о том, что здесь произошло… За дворами, за длинной вереницей контейнеров с эфиром, которые, как я теперь почти не сомневался, были в основном пустыми, земля дичала и становилась холмистой. Серп луны очерчивал узкую тропку, по которой зимой ходили немногие. Анна шла впереди, ее дыхание клубилось облаками пара. Мистрис Борроуз, Анна Уинтерс, Аннализа, Анна, которая могла быть кем угодно, которая могла делать что угодно, жить где угодно, которая могла испечь хлеб – пищу ангелов небесных и остановить падение церковного шпиля… Вести о суде над Джорджем дошли до нас через заметку в «Вест-Йоркшир пост». Он был заключен в тюрьму по милости своей гильдии, что означало апартаменты в каком-нибудь симпатичном провинциальном гильдейском дворце, где он займется проектированием идеального дома для идеального рабочего.
Впереди, среди зарослей ежевики Рейнхарроу, которые моя мать когда-то исследовала в поисках цветов, мерцал холодный воздух. Белые листья, прекрасные в своей сложности, украшали заросли мертвых папоротников. Сарсены блестели, но не от лунного света. Вся вершина холма сияла, как маяк, но покрывал ее не снег, а машинный лед. Анна смотрела на юг, на смутные холмы Браунхита. Скарсайд, Фариден и Хэллоуфелл. Где-то там пряталась во тьме долина, где стоял Редхаус. Выходит, теперь и здешние залежи эфира иссякали. И я не сомневался, что халцедон стал частью эксперимента, связанного с его добычей, которым руководил грандмастер Харрат. Но была и какая-то другая причина, какой-то гораздо более могущественный гильдеец. Именно к нему, к могуществу высокого, загадочного гильдмастера, Стропкок и подключился – сперва через самого Харрата, а затем, в Лондоне, самостоятельно…
Я подошел к тому месту, где Анна стояла среди белых камней, похожих на зубы.
– Это многое объясняет, – сказал я ей, пока мы дышали темнотой. – Я не только про сиюминутные события, я про эксперимент с халцедоном – запасы уже тогда были на исходе. Кто-то пошел на крайние меры, чтобы получить больше эфира… Но мне нужно проникнуть внутрь «Модингли и Клотсон», чтобы узнать всю правду. А остальное просто…
Но Анна казалась рассеянной. Она одарила меня в лунном свете тем, что я принял за одну из ее улыбок.
– Этим утром я разговаривала с мистрис Уортингтон. Она сказала, что День испытания, похоже, случится раньше обычного. В нижнем городе видели тролльщика. Он задавал вопросы о женщине с юга, хотя она куда выше меня с точки зрения гильдейского статуса и, конечно, не замужем.
– Это не значит…
Но для Анны в тот момент это значило очень многое. Я понимал: она чувствовала, что лондонская история повторяется в Брейсбридже, только быстрее. Расспросы, вопросы. У людей имелись сомнения на мой счет, но об Анне тоже говорили разное, хотя все сходились во мнении, что она великолепна. Притворяться бесполезно. А я стоял в этом странном месте, разглагольствуя о том, как бы изменить мир – ну вылитый Джордж.
– Итак, – сказал я. – Что мы предпримем?
– У нас еще есть день-два. – Здесь, наверху, грохот двигателей был тише и вместе с тем ощущался мощнее. ШШШШШ… БУМ! Темная и сверкающая громада Рейнхарроу как будто выдохнула. – Завтра вечером в «Модингли и Клотсон» танцы. Робби, я думаю, нам стоит пойти – представь себе, они на Восточном ярусе…
IV
Танцы наливайщиков устраивали в период холодного безвременья перед Рождеством; часто приходилось отменять веселье из-за сильных снегопадов, и тем желаннее становились годы вроде нынешнего, когда танцы все-таки должны были состояться. Отец часто туда ходил – или говорил, что пойдет, – и Бет тоже. Мама иной раз захаживала. Как-то вечером она спустилась ко мне на кухню, довольная собой, с заплетенными в косу длинными черными волосами и в синем платье, которого я не видел ни до, ни после.
Понадобился гильдейский кушак, что стало проблемой, пусть и небольшой: Анна быстренько договорилась с вдовой, которая жила в доме позади нашего. Несколько стежков, пару лоскутов взятого взаймы шелка, чтобы избавиться от оставленных молью дырок, – и я заполучил вещь, которая выглядела лучше новой. А привезенное Анной малиновое платье с широким подолом, низким декольте и короткими рукавами – иными словами, совершенно неуместное, – преобразилось благодаря одолженному поясу и принесенной в жертву блузке в более подходящий, скромный наряд, которым гордилась бы любая гильдмистрис Брейсбриджа и один конкретный гильдмастер, который сопровождал Анну Борроуз в нижний город.
Этим вечером на Восточный ярус следовало идти через главные ворота «Модингли и Клотсон» с фризом, изображающим Провидение и Милосердие. Другие рабочие ярусы были закрыты или вверены минимальным бригадам, хотя эфирные двигатели продолжали работать, соединяя Машинный ярус с Центральным, расположенным глубоко внизу. Сделанные наспех указатели направляли тех немногих, кто не знал дорогу под арками из трубопроводов. Те станки на Восточном ярусе, которые можно было переместить, оттащили в сторону. Те, которые нельзя, украсили лентами или изрисовали мелом, покрыли загадочными письменами. Оркестр уже настраивал инструменты – скрипки, аккордеон и барабаны, – и люди танцевали.
Я почувствовал, как свет и звук ошеломили Анну и пробудили сомнения. Она всегда избегала толп, непокорных и неистовых. Я коснулся ее плеча и ощутил, как участилось дыхание моей спутницы.
– Я не умею так танцевать!
Люди прыгали, взявшись за руки, вертелись и кружились около станков. Огромный главный цех Восточного яруса гудел и сотрясался. Я взял ее под руку и мягко повел вперед. Эти мелодии были мне хорошо
