Светлые века - Йен Р. Маклауд
Мы отступили. Кончики пальцев Анны все еще светились.
– Что…
Она прижала палец к губам – светящийся кончик прочертил в воздухе витиеватую линию, – а потом прислонилась к скрипнувшему столу.
– Нам пора. Я устала.
Следующее утро выдалось снежным, и когда мы с Анной, решив, что это наш последний день в Брейсбридже, отправились на вокзал, нижний город утратил четкость очертаний из-за метели. Это был четырехсменник, и даже в ненастную погоду город продолжал трудиться, как обычно, однако мне вдруг показалось, что Брейсбридж превратился в поцарапанную и поблекшую стеклянную фотопластинку с собственным изображением, тонкую и хрупкую. Мы прошли мимо высокой двери гильдейского дома, откуда однажды появился грандмастер Харрат, потом Анна подождала, пока я разыщу немного угля, чтобы покормить ямозверей в загоне. Начальник станции прокричал через арочное отверстие в стекле, пока двери зала ожидания хлопали от сквозняка, что Таттон – всего лишь полустанок. Там уже много лет никто не живет, и если нам нужна каменоломня, то ее закрыли, а Редхаус обветшал и был покинут.
Перейдя по железному пешеходному мосту, мы сели на знакомую скамейку, и рельсы, ближайшие к нам подъездные пути, то проступали сквозь снегопад, то вновь растворялись в нем, а Анна все дрожала и смотрела в никуда поверх намотанного на шею шарфа. Во мне бушевал ураган эмоций. Я был в приподнятом настроении, потому что подозрения насчет Боудли-Смартов как будто подтвердились. Мною овладело нетерпение, я хотел вернуться в Лондон. Еще я беспокоился из-за очевидного истощения Анны. И немного боялся. Подошел поезд. Он тоже был белым, сплошь покрытое инеем железо и клубы пара, и мы забрались в холодный вагон, а кондуктор покачал головой в еще большем изумлении, чем начальник станции, от бессмысленности нашего пункта назначения. Путешествие оказалось короче, чем я помнил, и вот мы вышли на куцую платформу с облупившимся указателем «Полустанок Таттон», а паровоз, пыхтя, вновь скрылся за снежной завесой.
Безмолвная земля. Незримые горы. Колышущийся на ветру остролист, колючая ежевика и пожухлая трава у замерзшей речки. Мы прошли под сенью густого леса и вдоль старой стены до разрушенной сторожки. Редхаус за нею уменьшился в размерах. Крыша окончательно пришла в негодность. Даже машинный лед раскрошился и осыпался, из него вышла блестящая кашица, которую ветер швырял нам в лицо. Дожди проникли внутрь, и повсюду стоял лесной, кислый запах гнили и лисиц, пока Анна бродила по коридорам, влекомая чем-то вроде того самого течения воспоминаний, которое я ощутил в Брейсбридже. Но ей, наверное, было гораздо тяжелее. Дом, где она жила, спала и играла, превратился в груду щебня и балок. От чудесного фортепиано остался скелет с оскалом из клавиш. Огромный стеклянный купол библиотеки рухнул, содержимое книжных полок излилось болотом страниц, и какие-то из них еще трепыхались на сквозняке, словно язычки дыма.
В крыле, где находился старый кабинет мистрис Саммертон, случился пожар, но каким-то чудом вышло так, что детская скакалка все еще висела на том же единственном крючке для пальто, что и однажды теплым днем на исходе лета. Анна рассказала, как во время одной из их с Мисси вылазок в городской мир увидела прыгающую девочку – она как будто танцевала, окруженная чем-то расплывчатым, и позже чудесная штуковина превратилась в обыкновенную скакалку. Анна пристала к мистрис Саммертон, чтобы та раздобыла ей такую же, но в Редхаусе, где вместо подружек у нее была только старушка-подменыш, не сумела разгадать, в чем фокус.
Фонтан, возле которого мы сидели, все еще вздымался буйными белыми струями. Я вспомнил, как другая Анна откинулась назад в лучах солнечного света, как бретелька платья соскользнула с ее плеча. И слова! Прекрасные и древние слова, которые она выучила по отсыревшим книгам из погубленной библиотеки; заклинания человеческой любви, которые мы оба, повзрослев, на свой лад пытались воссоздать и не преуспели. Анна оглянулась на меня и потуже затянула шарф. Спускаясь в долину, мы держались поодаль друг от друга.
Низина была лучше защищена от непогоды; коттеджи возвращались в землю охотнее, чем особняк, – стряхивали машинный лед и облачались в корни и мхи. Однако река замерзла вдвойне; она шипела и потрескивала, как пораженная артритом змея. Упавший церковный шпиль все еще блестел среди надгробий. Как я и предполагал, здесь похоронили мать Анны.
КЕЙТ ДЕРРИ 51–76.
Надпись была вырезана неумело. Когда я присел на корточки, чтобы рассмотреть плиту получше вместе с Анной, я не стал говорить вслух о том, что это было единственное надгробие на заброшенном кладбище, не покрытое полностью засохшей ежевикой и папоротниками.
Тем вечером у нашей задней двери появилась мистрис Наталл и ворвалась в дом, волоча за собой волну холода и дыма.
– Наконец-то вы пришли! – Она смахнула снежинки с лица. – Я весь день заглядывала в окна. – Прошлась внимательным взглядом по гостиной, где повсюду были вырезки из газет и сами газеты, а также гильдейские книги. На диване, где я спал, валялось одеяло. – Я подумала, что вы могли…
– Сбежать? – договорила за нее Анна. Очередная выплата аренды должна была состояться завтра. – Мы всего лишь вышли прогуляться.
– Прогуляться? В такую погоду?
– Мы завтра уезжаем. Весьма благодарны вам за помощь – да, мастер Борроуз?
– О? Конечно… – Все еще требовалось мгновение, чтобы понять, что Анна имела в виду меня. Затем мистрис Наталл исчезла так же стремительно, как появилась, обремененная нашим журналом учета арендной платы и собственным неодобрением происходящего.
– Тебе следует навестить отца и Бет, – предложила Анна после того, как мы разожгли огонь в очаге и съели то немногое, что осталось в кладовой.
– А как насчет тебя?
Она одарила меня непостижимой улыбкой.
Пока я преодолевал короткое расстояние до Брикъярд-роу, снег то и дело летел мне прямо в лицо. Возможно, к завтрашнему утру железнодорожные пути окажутся заблокированы, однако – положившись на погодное чутье местного жителя – я в этом сомневался. Мы с Анной вернемся в Лондон, а потом… Теперь я почти не сомневался, что богатство Стропкока родилось от переработки – наверное, более подходящим словом было «отмывание» – иллюзорных ценностей, якобы привезенных из Брейсбриджа. Уже когда грандмастер Харрат водил меня по Центральному ярусу, с потолка свисали сталактиты машинного льда, и я, конечно, не первым их заметил.
