Светлые века - Йен Р. Маклауд
Солнце садилось за Рейнхарроу. Его последние лучи полились невероятным потоком, расцвечивая крыши домов Кони-Маунда золотистыми и коричневыми пятнами. Когда мы закрыли ворота церковного двора, мне на миг показалось, что среди далеких тисов виднеется чей-то силуэт, но, когда я посмотрел вновь, тьма уже сгустилась. Все исчезло.
Мы направились мимо стены, у которой летними вечерами курили парни и прогуливались хихикающие девушки, в лучшую часть Кони-Маунда, располагавшуюся почти в нижнем городе, – если точнее, к дому, где не горели окна, но шел дым из трубы, и слабые отблески света из кухни долетали через гостиную, намекая на стекло и фарфор. Анна уткнулась подбородком в воротник пальто и испустила долгий холодный вздох. Парк-роуд, 12; за домом – приличный участок, на котором можно что-нибудь выращивать. Здесь когда-то жили ее родители.
ШШШШ… БУМ! День, когда остановились двигатели – день, когда наши с Анной судьбы изменились еще до рождения, – был расплывчатой дырой, средоточием тишины в бесконечных библиотечных хрониках, отыскать его удавалось лишь по отмененным собраниям и перенесенным футбольным матчам, ремонту поврежденной ратуши, нескольким новым зданиям, торжественно открытым примерно через год взамен тех, которые загадочным образом исчезли. Бет была права – местные жители ненавидели копаться в прошлом почти так же сильно, как ненавидели хлыщей. Мои немногочисленные более прямые расспросы о тех временах – даже после того, как я вопреки собственному желанию задержался допоздна в «Бактон Армс», опрокидывая одну пинту «Коксли» за другой, – натолкнулись на непонимающие взгляды или потаенную враждебность. Анна, в присущей ей более спокойной манере, справилась куда лучше.
Расспросив соседей, она нашла неподалеку от дома своих родителей на Парк-роуд старый дом Стропкоков: изящное здание с симметричным фасадом, предоставленное жильцам милостью и благоволением Гильдии инструментальщиков, к которой оно и вернулось. Да, они покинули город, он получил повышение – если вдуматься, очень быстрое по сравнению с тем, как обычно все происходило в малых гильдиях. Но, похоже, никто толком не знал, куда они подевались. Да это событие и не слишком волновало местных жителей – но случилось оно весной 86 года, вскоре после смерти моей матери и грандмастера Харрата. И незадолго до того они потеряли ребенка; могила маленького Фредерика Стропкока притаилась в тени церкви Святого Уилфреда, хотя заросли крапивы сообщали с предельной ясностью, лучше любой летописи мира, что Стропкоки – Боудли-Смарты – больше никогда не посещали Брейсбридж.
– Тип вроде Стропкока с удовольствием вернулся бы сюда, чтобы всеми повелевать, – сказал я однажды вечером после чая, стоя у раковины и оттирая сковородки старой металлической мочалкой. – Я говорил тебе, что видел его однажды, когда зашел в гильдейский дом грандмастера Харрата? Заглянул через дверь вечером на Рождество. Он ел за их столом…
Из окна нашей кухни открывался вид на половину долины. Отстойники светились, и огни поезда как раз выползали из-за склона горы. Я слышал, как Анна ходит позади в тесной комнате, позвякивает решетка плиты, грохочет вешалка для белья, на которой развешивают свежую стирку. Ее лондонские знакомые, гильдейки высокого ранга, были бы потрясены таким преображением. Но мы были счастливы, играя в эту жизнь, или притворяясь, что играем.
ШШШШШ… БУМ! Звук эфирных двигателей изменился. Теперь я был в этом уверен. Первый такт длился слишком медленно, второй – чересчур быстро, а пауза между каждым колебанием и ударом казалась чуть длиннее положенного. Я вглядывался в лица прохожих: эти люди прожили здесь слишком долго, чтобы заметить или встревожиться, и с радостью остались бы вмороженными в Нынешний век. Я наблюдал за насвистывающими мойщиками витрин, за дворниками – которых, уверен, раньше и в помине не было, – за мужчинами на приставных лестницах, скребущих кирпичи и прочищавших водосточные желоба. Весь Брейсбридж поглядывал себе на плечи и сбрасывал случайные крупинки машинного льда, как перхоть.
На Улместер-стрит вместо дома грандмастера Харрата возвели новый, однако он был обнесен строительными лесами. Рабочие проворно таскали ведра сверкающей пыли, которая выглядела слишком красиво, чтобы просто выбросить ее на свалку; наверное, увозили прямиком на Край Света. Я считал, что когда эфирный город вроде Брейсбриджа доживает до последних дней, он покрывается кристаллической коркой – это медленный и неумолимый процесс, похожий на наводнение. Но у этой белой искрящейся субстанции не было никаких причин подчиняться логике; она представляла собой спонтанное проявление магии.
Я перешел из публичной библиотеки в Дворец малых гильдий, который инструментальщики делили со сталеварами и прессовщиками. Здание ничем не отличалось, разве что гильдейцам, которые здесь отдыхали, разрешалось курить, а стулья были с обивкой из старой кожи, куда более удобные. Смотритель встретил меня как блудного сына инструментальщика, поверив в мою игру. Я знал этого парня в школе, теперь у него было пятеро детей и шестой на подходе. Ну разумеется, он отправит по телеграфу необходимые бланки для подтверждения моего членства – но в Брейсбридже все знали, кто я такой, так зачем торопиться? Часы тикали. Мужчины храпели. Пыль вздымалась и оседала. Все это в одном и том же ритме с изъяном. Там были книги заклинаний. Руководства для давно вышедшего из строя оборудования. Старые страницы обдали меня запахом ржавеющих скоб.
Стропкок начал новую жизнь в Лондоне, взяв халцедон с собой в качестве своего рода улики, страховки… или талисмана. К этому моменту я был уверен, что «грандмастер Боудли-Смарт» был каким-то образом причастен ко дню, когда остановились двигатели, к тому, что все еще происходило в Брейсбридже – к некоему мошенничеству или обману, связанному с истощением запасов эфира. Но к чему конкретно? И как именно? Я понял, устало моргая над списком противоречащих друг другу инструкций, что эти бесконечные страницы – все равно что сонное зелье. Совсем как сами гильдии, созданные для того, чтобы вовлечь тебя и усыпить обещаниями скромной славы – а потом ты проснешься, по-прежнему ничего не зная наверняка, и поймешь, что жизнь твоя подошла к концу.
Однажды утром Бет пригласила меня в школу. Она была совсем не похожа на старого мастера Хинктона и откуда-то подцепила дикую идею, что цель ее гильдии – просвещение. Она предположила, что классу полезно послушать кого-нибудь, кто жил в другой части Англии. Час был ранний, и все окна в комнате вспотели. Поднялся лес рук. Бывал ли я на
