Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф
Однако пути назад не было.
Пробужденная к жизни, логика вела себя словно бог. Упросить божество явить себя в Окне можно, но если уж бог явится, назад его не отослать, а благовестий, которых он удостоит человечество, не проигнорировать, не утаить и не ослушаться. Призванная на помощь, логика утверждала, что в эту минуту ему полагается лежать в постели, в доме, временно занятом Оозиком под штаб-квартиру, отдыхать и лечиться, поскольку в отдыхе и лечении он нуждается, как никогда.
– Он знал, знал, что я уйду, Орев, – пробормотал Шелк, кашлянув и сплюнув наземь мягкий комок – вполне возможно, лишь сгусток слизи. – Прочел до прихода ее письмо, и саму ее видел…
Тут он осекся, даже сейчас не в силах упомянуть о том, что Оозик делил с Гиацинт постель.
– Словом, знал, что я пойду к Горностаю и унесу с собой все его проблемы.
– Человек… смотр-рит, – сообщил ему Орев.
Снова приостановившись, Шелк обвел взглядом верхушку стены из мешков с песком, но отличить округлые бока мешков от голов в шлемах на таком расстоянии не сумел.
– Пусть смотрят, – пробормотал он. – Главное, чтоб не стреляли.
– Стр-релять – нет.
По обе стороны Золотой улицы тянулись лавки ювелиров, крупнейшие, роскошнейшие в окрестностях Палатина, а самые богатые лепились вплотную к подножью холма, дабы их клиенты с полным правом могли похвастать, что побрякушки их куплены «там, наверху». Ныне большая часть лавок опустела: решетки и двери с фасадов сорваны тысячей рук, распотрошенные помещения охраняют лишь те, кто погиб, явившись пограбить либо защищая свое добро. Позади редута, нетронутые, ждали своего часа другие роскошные лавки, однако представить себе детишек, через распростертые на земле тела которых то и дело приходилось переступать, в роли грабителей не удавалось при всем желании. Нет, грабить лавки им даже в голову не приходило. Они шли в бой, бились и очень быстро гибли по приказанию Лианы, ведущей их в атаку. Грабители появились бы позже, останься победа за ними. Вот и это тело (над ним Шелк присел, дабы осмотреть его) с наполовину размозженным, раздробленным пулей лицом принадлежит мальчишке лет около тринадцати, не больше…
Бывать на Золотой ему доводилось всего пару раз, однако с тех пор она, вне всяких сомнений, сделалась много длиннее и минимум вдвое шире прежнего.
Чуть дальше, бок о бок, всадив ножи друг другу в ребра, лежали штурмовик из городской стражи и крепкий, плечистый малый – вполне возможно, тот самый, осыпавший Шелка градом вопросов насчет теофании Киприды.
– Патера!
Этот же хриплый голос отозвался из-за мешков с песком на оклик Лианы.
– В чем дело, сын мой?
– Изволь поскорей, а?
Шелк, несмотря на протесты лодыжки, потрусил к редуту рысцой. Пока он опасался выстрела в любой момент, подножье Палатина казалось изрядно крутым, но сейчас он практически не замечал крутизны склона.
– Держись! Хватайся за руку!
Вдвое ниже баррикады мятежников, редут стражи (в чем Шелк убедился, вскарабкавшись наверх) оказался гораздо толще. Внешняя его сторона тянулась кверху почти отвесно, зато внутреннюю сложили ступенями – для удобства штурмовиков, которым предстояло отстреливаться от атакующих.
– Идем, – велел Шелку тот, что помог ему подняться. – Кто знает, сколько он еще протянет.
Запыхавшийся после подъема, всерьез опасавшийся, как бы не порвать швов на легком, Шелк согласно кивнул.
– Показывай, где он.
Штурмовик спрыгнул с уступа из набитых песком мешков. Шелк последовал за ним куда осмотрительнее. Здесь тоже хватало спящих: посреди улицы, завернувшись в одеяла, вероятно, зеленые, но в отсветах небесных земель казавшиеся черными, лежало около двух дюжин латных стражников.
– Они там опять нахрапом нас брать собираются? – спросил провожатый.
– Нет. Не сейчас. По-моему… возможно, завтра, с утра.
Штурмовик крякнул.
– Пули почти весь этот хлам, за которым они укрылись, прошивают насквозь. Я поглядел: мебели там уйма, а доски на такую идут – не толще большого пальца. Сержант Аксолотль, – представился он, протянув Шелку руку.
– Карабкаясь через их баррикаду, я, сержант, подумал о том же самом, – обменявшись со стражником рукопожатием, ответил Шелк. – Однако есть там и кое-что посолиднее, а мебель, что ни говори, заслоняет вам обзор.
– А на что у них там любоваться? – презрительно хмыкнув, возразил Аксолотль.
Бросив взгляд за пневмоглиссер, Шелк убедился, что о страже того же не скажешь. На перекрестке, в сотне шагов к вершине холма, нес караул талос. Громадная голова его вращалась вокруг оси, поочередно оглядывая каждую улицу, клыкастая морда походила на морду талоса, убитого Шелком под святилищем Сциллы у озера, в такой степени, будто оба – родные братья.
«Вот о чем было бы интересно узнать Лиане, – подумал Шелк, – хотя, возможно, об этом талосе она уже знает».
– Сюда, – распорядился Аксолотль, распахнув дверь в одну из темных лавок.
Пробужденные к жизни звуками его голоса и грохотом двери, светочи озарили частично освобожденных от лат, кое-как перевязанных штурмовиков, лежавших поверх одеял, разостланных на мозаичном полу из разноцветной каменной крошки. Один, разбуженный шумом, а может, светом, жалобно застонал, еще двое, похоже, уже не дышали. Припав на колено возле ближайшего, Шелк ухватил его за запястье, попробовал нащупать пульс.
– Не этот. Вон тем займись.
– Займусь я всеми до единого, – возразил Шелк. – Принесу Прощение Паса всем, причем каждому в отдельности. Оснований для массового обряда нет.
– Большинству Прощение уже обеспечили. Вот этому тоже.
Шелк поднял взгляд, однако оценить правдивость сержанта по его жесткому, неприятному от природы лицу не сумел и выпрямился во весь рост.
– По-моему, этот человек мертв.
– Ладно, отсюда мы его уберем. Иди сюда. Этот еще живой, – шагнув к стонавшему, пояснил Аксолотль.
Шелк вновь припал на колено. На ощупь тело раненого оказалось изрядно холодным.
– Сержант, он же совсем озяб.
– Ты вдобавок и доктор?
– Нет, но в уходе за хворыми более-менее разбираюсь. Чин авгура обязывает.
– Р-раны – нет, – объявил Орев, спрыгнув с плеча Шелка на грудь раненого. – Кр-ровь – нет.
– Отстань от него, безмозглая птица.
– Р-раны – нет, – присвистнув, повторил Орев. – Кр-ровь – нет.
Из-за пустой витрины выступил человек – плешивый, не выше Лианы ростом. В руках он держал пулевое ружье, однако ни лат, ни даже мундира на нем не имелось.
– Он… он и не тово, патера. Не ранен. Я поглядел… не нашел ни царапины. Должно быть, у него с сердцем что-то.
– Принеси одеяло, – велел Шелк Аксолотлю. – Нет, лучше два. Живее!
– Еще чего! Еще мясники, лохмать их, мной не распоряжались!
– Тогда его смерть ляжет на твою совесть, сержант, – отрезал Шелк, вынимая из кармана четки. – Принеси два одеяла. Третье тоже лишним не будет. Те, кто следит за бунтовщиками, безусловно, могут одолжить свои. Три одеяла и чистой воды.
Склонившись над раненым стражником, он,
