Хозяин облачного трона II - Алексис Опсокополос
— Тебя, наверное, интересует, что произошло с директором?
— Интересует — это даже рядом не то слово, — признался я.
— Директора арестовала Имперская Служба безопасности, — сказала Тина. — Его уже везут в столицу. Я же тебе вчера рассказывала, что барон Фраллен пришёл в ярость после вашего поединка. И вот итог.
Значит, всё-таки Фраллены. Что ж, силён барон. Тут уж ничего не скажешь, считается. Отомстил так отомстил за то, что сынка поставили на колени и уронили лицом в песок. Но если директору так прилетело за то, что, по сути, всего лишь поставил нас в одну пару, то чего теперь ждать мне?
И главное — почему меня до сих пор никто не трогает? Неужели опять Тина встала между мной и моими проблемами? Я решил этот момент прояснить сразу и спросил прямо в лоб:
— А почему меня не трогают?
— Тебя? — Тина от удивления аж моргнула. — А тебя-то за что?
— Ну директора, полагаю, тоже не за что было, если раньше не арестовывали, но Фраллен же придумал за что.
— Погоди… — глаза Тины округлились, а лицо аж вытянулось от удивления. — Ты решил, что это Фраллен стоит за арестом директора?
— А кто?
Тина ещё пару секунд смотрела на меня так, будто я только что выдал самый смешной анекдот в её жизни, а потом её просто прорвало. Это был не лёгкий, едва слышный смешок благородной дамы, а настоящий хохот — звонкий, заразительный, искренний, такой, что она чуть пополам не согнулась. Тина смеялась до слёз, которые она торопливо смахивала рукой. И похоже, это был тот самый освобождающий смех, которым иногда снимают многодневное напряжение. Знать бы ещё его причину.
Я сидел в кресле и вообще ничего не понимал. А Тина хохотала так, словно решила одним махом высмеять весь накопившийся за последние дни стресс. Наконец она выдохнула, успокоилась, ещё раз вытерла влажные глаза и заговорила:
— Ты прости, это нервный смех.
— Понимаю, что нервный, но не совсем понимаю его причину.
Тина чуть подалась вперёд, локтями опёрлась о стол и сказала:
— Сейчас объясню. Уже несколько лет наш департамент подозревает директора академии в присвоении денег, которые заведение получает от благодетелей и меценатов. Косвенных улик было много, очень много, но поймать его за руку никак не удавалось. Три комиссии до меня присылали. Три! И все уехали ни с чем.
— Хорошо шифровался, — заметил я.
— Очень хорошо, — согласилась Тина. — Проблема в том, что сколько меценаты и благотворители жертвуют на академию, знают лишь они сами да председатель попечительского совета. И директор, разумеется. Это старое правило, старый закон — суммы пожертвований не афишируются, чтобы никто не мог обвинить руководство академии, что оно благоволит родственникам меценатов. Понятно, что все всегда знают, кто жертвует и кто кому благоволит, но суммы остаются неизвестными. До того момента, пока директор не внесёт их в казну академии.
— А сколько он туда внесёт, зависит от его совести, — догадался я. — Может, всё, а может, половину.
— Может, вообще иной раз ничего.
— И что, его в принципе никак нельзя контролировать? Это же глупо. Это такая кормушка, что мало кто на таком месте не станет воровать. Тут совсем кристально честный человек должен быть.
— Это старая традиция, — вздохнув, произнесла Тина. — Но возможно, после этого прецедента её наконец отменят во всех академиях. Поэтому наш случай очень важен.
— Дурацкая традиция — поощрять людей к воровству и никак их не контролировать, — заметил я.
— Ну в теории честность директора всегда может проверить председатель попечительского совета. Он ведь знает все суммы и имеет право затребовать отчёты по финансам из академии. Но на практике он этим не занимается. Председатель попечительского совета вашей академии на все попытки моего департамента наладить с ним контакты ради получения информации, говорил, что он выше этого, и если директор даже и берёт малую сумму, то мараться и выяснять, что там да как, председатель не собирается.
— Удобная позиция: делать вид, что тебя ничего не волнует.
— Очень удобная, — согласилась Тина. — И до вчерашнего дня председателя действительно ничего не волновало. До вашего поединка и до позора юного барона Фраллена.
— Ты хочешь сказать, что его отец — председатель попечительского совета? — уточнил я.
— Нет. Отец Дариса лишь член совета, а вот его дед — председатель. Фраллены давно знали, что часть денег директор ворует. Но им было всё равно. Не у них же он брал. Они жертвовали и забывали. По сути, это было платой за особое расположение администрации академии к младшему Фраллену. Но после того как директор поставил Дариса против заведомо более сильного соперника, они поняли, что это «расположение» не такое уж и особое.
— Ну если уж говорить начистоту, директор не знал, что я сильнее, — признался я.
— Я это поняла ещё по его реакции на ваш бой, — сказала Тина. — Но ведь ты при всех заявил, что директор знал. И Фраллены этому поверили. И это был отличный ход с твоей стороны, очень умный. И он мне очень помог.
— Рад, что смог помочь, — усмехнулся я.
— Ты даже не представляешь, насколько ты помог. Я просмотрела пока лишь часть документов, тех, что передал мне дед Дариса, где указаны суммы, которые передавались в академию. И мне уже ясно, что директор воровал едва ли не всё.
— Размах, достойный уважения.
И тут мне стало интересно: был ли в этом мире свой условный Лондон — место, куда можно свалить с наворованными на родине деньгами и знать, что тебя не выдадут? Иначе какой смысл был директору воровать в таких масштабах? Брал бы в разумных пределах, чтобы на хорошую жизнь хватало — может, и не заметили бы.
— Да, размах впечатляет, — согласилась Тина. — И мне во всём этом ещё разбираться и разбираться. После ареста директора я наконец смогла изъять все финансовые документы академии. Раньше мне давали только то, что считали нужным. И ещё прямо сейчас идёт обыск дома у директора.
— Приплыл господин директор.
— Да. Сейчас мы изучим все документы,
