Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф
– Если уставы запрещают сообщать мне пароль, какой смысл от меня его требовать? Ступай, приведи командира, – обратилась она к «Спутнице». – Пост разрешаю оставить.
– Тут местечко приличное есть, – неслышно для стражников прошелестел голос за спиной Абанчи. – Называется «У Рысака». Пройдешь улицу вон туда, а там сверни к западу. Выпьем. А эту лягвам вели, как явится, к тебе послать.
Абанча покачала головой.
– Сударыня, я ж тебе нужней, чем ты мне.
– Вот как? Не знала, не знала, – не оглядываясь, пробормотала Абанча.
– Гляди. Тебе туда надо? Могла бы пройти безо всяких… а, лохмать его, ладно уж, пользуйся. Скажи этим: «Хартия». Для первого раза – задаром.
– Караул! – окликнула Абанча стражников. – Я вспомнила ваш пароль. Кальд сообщил за ужином.
Часовые, взяв ружья на изготовку, шагнули вперед.
– Назови.
Абанча улыбнулась.
– «Хартия»… если кто-нибудь не сменил его без ведома кальда.
– Проходи.
– Еще раз спасибо, – шепнула Абанча.
Ответный шепот прозвучал еще тише:
– «У Рысака». Задняя комната. Спросишь Зубра.
– В-в-все п-прахом…
Рыдания Гиацинт, пусть не сразу, утихли, сменились негромким хлюпаньем носа.
– Все эти гости… улыбки… притирания, лосьоны… ржавь, попрошайник… сделай так, сделай этак… и ничего не осталось… н-ничего-о-о…
Рыдания возобновились.
– О, К-к-киприда, сжалься хоть ты надо мной!
– Кусь покой, – пропищал катахрест. – Шмоки-шмок!
Шелк послушно поцеловал Гиацинт в ухо, в шею, а стоило ей поднять голову – в губы.
– Бак! Бак! Щё шмоки! Щё!
Попытавшись причмокнуть, крохотный катахрест издал нечто среднее между звуком поцелуя (каковой и имелся в виду) и пронзительным писком.
Между тем третий поцелуй еще не завершился.
– Утри лицо, – посоветовала Гиацинт, как только губы их разъединились. – Вон, в соплях моих весь…
– В слезах, – поправил ее Шелк, вынимая носовой платок.
– И в т-том и в другом… Так разревелась, что из носу потекло. Нет, ты не думай: когда н-надо, я и п-прилично, красиво этак могу слезу пустить…
– Крыса вица, хилая, врозь! Врозь!
– Б-бывает, подумаешь о чем-нибудь, а оно – раз, и вправду… Знаешь, с чем я из д-дому ушла?
Шелк покачал головой, но тут же сообразил, что Гиацинт его жест не виден.
– С чем же?
– С парой сшитых м-матерью платьев и ее зонтиком. Больше ей… нечего было мне дать. Большой такой зонтик, зеленый… сколько лет его берегла, а теперь даже не представляю, что с ним стряслось. И есть у меня только тряпки, что на мне, платье, которое Орхидея обещала вычистить, Клещ да карточка денег… а задолжала я ей целых семь. Многовато за все, на что она расщедрилась, но что я могла сказать?
Шелк поднялся на ноги.
– Что расплатишься с нею позже. Если что, так ей и ответь.
– З-з-знаешь… – Дрожь в голосе Гиацинт переросла в приглушенные всхлипывания. – Ты учишься, учишься на глазах. Послушай, я же всех слез так и не выплакала. Вот поплачу еще… еще малость…
– Врозь!
– Вечером. Перед сном. Я перед сном почти всегда плачу, и во сне тоже… с-случается… Ай! О, Фелькс!
– Что с тобой? – забеспокоился Шелк.
– Пойди, встань в дверях. Затвори их за собой. Только скорее, не спрашивай ни о чем.
Шелк, не прекословя, пошел к дверям.
– Клещ? Клещ, ты здесь? – донеслось из мрака.
– Возни Леща! Подь дыми!
– Ладно, кончай меня за подол дергать.
– Лег кий! Сосед пружинка!
– Я ж не рассказывала, зачем его раздобыла? Все, двери можешь открыть. Хотела Киприде в дар принести и попросить, чтоб она мне тебя вернула.
Шелк вновь – в который уж раз – лишился дара речи.
– Рынок уже закрылся, но кое-кто из тамошних шпанов по живности там есть всегда. Сунула я сторожу карточку, чтоб впустил, и набрела на Клеща. Этот хлюст сказал, говорящие звери лучше всего.
– Да, я тоже об этом слышал… и, несомненно, от того же самого торговца.
– Я ему шею обвязала бечевкой и держала, пока искала свои пожитки. Порой в зубах… а когда разревелась, ногой ее придавила, только он от нее как-то избавился. То ли узел распутал, то ли дотянулся и перегрыз. Все, думаю, сбежал…
– Низ бей жаль!
– Верно, верно, не сбежал, а ведь знал, что я сделать-то собираюсь, иначе не упрашивал бы тебя пощадить, – подтвердила Гиацинт. – Ну а потом, – продолжила она, обращаясь к Шелку, – вижу: все идут в этот большой мантейон на холме, и сама туда же пошла.
– Понимаю.
– Однако ног-то он, отвязавшись, делать не стал. Почему так, Клещ?
– Низ бей жаль! Крыса вицу неб рос сил!
– Что верно, то верно…
Оставив Клеща, Гиацинт вновь переключилась на Шелка:
– Так вот, я к чему веду-то… ты – человек вправду верующий. Сама я – нет, но от тебя же могу научиться.
Шелку невольно подумалось, что лучше бы ему самому поучиться у нее, но…
– Наставник я, прямо скажем, далеко не из лучших, но, если хочешь, попробую.
– Ты говорил, мы, закончив тут, отправимся во Дворец Пролокутора. Если это из-за меня, не надо. Не обязательно.
Шелк улыбнулся.
– А приносить Клеща в жертву ты раздумала?
– Если тебе так хочется, принесу.
– Мне мели Леща кожи ком! – запротестовал Клещ.
– Ну, лично я не вижу в этом смысла.
Тут к ноге Шелка прижалось нечто большое, мягкое, однако, опустив руку к полу, он ничего не нащупал.
– Раз уж ты хочешь чему-нибудь от меня научиться, скажу так: богам – сие я выяснил на собственном опыте – не слишком-то дороги наши дары. Если они и склоняют слух к нашим просьбам…
Нечто большое и мягкое снова прижалось к ноге, да с такой силой, что Шелк чудом не рухнул на пол.
– Что там?
– Сам долго понять не мог, но теперь, кажется, знаю. Орев еще в коридоре предупреждал, и мне следовало догадаться, чьи я слышу шаги, сразу же, как только он улетел от меня. Мукор зовет этих зверей рысями. Одна из них сейчас здесь, с нами.
– Рыси… это вроде нетопырей? – встревожилась Гиацинт.
– Нет. Вроде кошек.
– А я… а меня толкнул кто-то громадный, как большой пес.
– Все верно, рыси – хоть и кошки, но крупные, – подтвердил Шелк. – Впрочем, что толку в моих описаниях, если ты можешь увидеть ее сама? Мастер Меченос, будь добр, принеси свечу!
– Крупные кошки?! – в ужасе ахнула Гиацинт. – Те самые, которых талос во двор по ночам выпускал?!
– Они во всем слушаются Мукор, помогают и ей, и нам, – как можно увереннее, беззаботнее успокоил ее Шелк. – Полагаю, именно этой хотелось бы, чтоб мы отвезли ее во Дворец Кальда: ведь Мукор сейчас там.
Из темноты донесся приглушенный вой, чересчур басовитый, звучный для крохотного Клеща.
Переступив порог, Абанча огляделась вокруг. Заведение пустовало: кроме мирно спавшего за столом старика да пузана, занятого мытьем глиняных кружек, в зале не оказалось ни единого человека.
– Бармен?
– Он самый, сестренка. Выпить желаешь?
Абанча отрицательно покачала головой.
– Ко мне положено обращаться «полковник». Пока мне от тебя что-то нужно, можешь, конечно, звать и сестренкой. Но когда тебе что-то понадобится от меня, зови полковником. Тогда, может, просьбу и выслушаю.
Пузан поднял взгляд.
– Ого! Сестренка, да я тебя хоть сейчас полковником назову!
– Хотя
