Явье сердце, навья душа - Марго Арнелл
— Ох, беда-беда, — запричитал Баюн. — В болота мы с тобой угодили.
Яснорада знала об опасности болот. Знала, что многие грибники навсегда теряются в этом вязком пахучем царстве. А потому застыла на месте, боясь сделать неверный шаг.
— Вадий и чарус, шепчут мне, берегитесь.
Яснорада вытаращилась на кота.
— Это еще что за звери болотные?
Баюн, хоть и был напуган коварными топями, коротко хохотнул.
— Не звери это и не навья нечисть. Видишь, бликуют окошки в болотной трясине? Вадьи это. А чарусы — ловушки. Видишь траву яркую, зеленую или корягу какую, ступаешь туда, а под ними — трясина. Болотники их колдуют — те, что на дне спят и все ждут, когда путник забредет в смертельную топкую жижу. Тогда они схватят его за ноги и в болото к себе утащат. В царство свое болотное заберут.
Едва договорив, кот стушевался. Бросил на оторопевшую Яснораду виноватый взгляд.
— Прости, Яснорадушка, мелю все подряд, что в уши мне льют.
— Ничего, — с усилием сказала она. — Ягая говорит, к любой опасности нужно быть готовым, и никакая правда не бывает плохой.
Но правда может быть пугающей.
Глава пятнадцатая. Кикимора, подвид — болотная
«Это царство — теперь и твое тоже», — вкрадчиво говорила ей Морана.
Вот Мара и блуждала от дворца до ворот, от одного края города до другого. И за изгородь заглянула, что с одной стороны оторачивал лес терновый, а с другой — Калинов мост. Обойдя весь Кащеев град, а с ним — и все Сороковое царство, Мара вернулась во дворец с заполонившим нутро беспокойным, зудящим чувством. И с одной лишь мыслью, бьющейся в голове.
«И это… все?»
Это и есть все хваленое Кащеево царство? Все ее владения?
Название переполнявшему ее чувству Мара отыскала нескоро. Случай помог. Однажды она так глубоко ушла в свои мысли, что не справилась с простейшим колдовством. Не сумела вьюгой обернуться, чтобы комнату взявшимся из воздуха снегом запорошить. Этим чарам Морана, тоскующая по зиме, ее учила.
Царица, не привыкшая юлить и прятать горькую правду за сладкой глазурью, обронила:
— Я разочарована, Мара.
Что же… В этом чувстве Морана теперь была не одинока.
***
Земля влажно чавкала под их ногами, словно беззубая старушка. Топь здесь была как будто живая… и очень голодная. Яснорада охнула — правый сапожек по щиколотку провалился в трясину и мгновенно заполнился водой.
— За мной иди, — деловито велел Баюн.
Яснорада послушалась. Он больше нее знал — и не только оттого, что родился в Нави, тогда как она о жизни за пределами мертвого города из книг только и узнавала. Баюн и сам был ведом — чужим шепотом.
Вязкую тишину болот нарушили нечеловечьи крики. Не страшные совсем, но Яснораде слышать их прежде не доводилось.
— Болотники забавляются, — неодобрительно пробурчал Баюн. — Крякают, пересмешники, совсем как утки.
Яснорада шла вслед за котом, по проложенным им безопасным тропкам между вадьями и чарусами. Но при каждом шаге у нее отчего-то замирало сердце. Порой казалось, что ногу затягивает трясиной, и сердце ухало вниз, чтобы потом взлететь под самое горло.
— Гляди, — тихо сказал Баюн.
Впереди повисли в воздухе странные светлячки — большие, яркие огонечки. Сбились в кучу, преграждая им путь. Пройти через них отчего-то казалось невозможным. Обойти их — точно в трясину угодить.
— Кто это? — шепнула Яснорада.
Чувствовала — «кто», не «что»: жила в огоньках этих странная сила. Быть может, она и дарила им этот призрачный свет.
— Не знаю.
— Что говорят голоса твои?
— Ничего не говорят, — проворчал Баюн. — Спугнул их кто-то. Или место для них нехорошее. А огоньки эти… просто шепчут. Не разобрать.
Ничего плохого те не делали. Держались на расстоянии, не приближались, не ухали, как болотники, и не пугали. Но и пускать вперед, на тропу из кочек, не спешили.
— Не могли бы вы нас пропустить? — откашлявшись, вежливо спросила Яснорада.
Теперь их шепот расслышала даже она. Шипяще-свистящий, далекий — несмотря на совсем небольшое расстояние, что разделяло путников и жителей болот.
— Может, вам холодно? — осторожно спросила Яснорада.
Ее-то озноб вовсю щипал за позвоночник.
Они оба с Баюном вздрогнули, когда раздалось многоголосое, далекое эхо:
— Х-х-холодно.
Яснорада поспешно стянула с плеч вязаную шаль и протянула ближайшему огоньку. Не было протянутой к ней руки, но шаль в то же мгновение исчезла. А земля довольно причмокнула.
— Ты слышишь их? — удивился кот. Пригляделся к ней, прищурился: — Позеленела ты что-то, Яснорадушка. Нехорошо тебе?
Яснорада вскинула на него удивленные глаза. Чувствовала она себя сносно, но в душу уже закралось сомнение.
— Может, голоса твои не про ту ягоду тебе нашептали?
— Быть не может, — заступился Баюн то ли за них, то ли за себя.
Часть огоньков, что сгрудились вокруг незадачливых путников, выстроилась стройной грядой. Яснорада с Баюном прошли вдоль нее — неспешно, осторожно, ногами и лапами ощупывая почву, прежде чем сделать следующий шаг.
Тропа, очерченная болотными огоньками, закончилась. Болото — нет.
— Может, вы голодны? — предприняла вторую попытку Яснорада.
— Г-гол-лодны.
Она расстелила скатерть-самобранку на рыхлой дернине, попросила мысленно о сыре, молоке и каравае. В тот же миг болотный огонек потянул скатерть на себя, и земля под ней жадно разверзлась.
— Подождите!
— Н-не от-тдашь?
Яснорада вздохнула, с тоской глядя на подарок Ягой. Еще один кусочек прежней жизни, и тот хотела поглотить топь болотная.
— Отдам. — А сама будто от сердца ее отрывала.
— Правильно, — шепнул Баюн. — Не поможет нам сытое брюхо, если в болотах заплутаем.
— Не в сытом брюхе дело. Навь уже многое отняла у меня — терем родной и Ягую. Даже к невестам Полоза, пусть не слишком они меня жаловали, я привыкла. Что останется у меня, если всю мою жизнь прошлую отберут по кусочкам?
— У тебя останусь я.
Яснорада рассмеялась сквозь навернувшиеся на глаза слезы, почесала кошачье ухо. А когда подняла взгляд, увидела облепленную огоньками сухонькую старушку. Маленькую, горбатую, с крючковатым носом и неопрятными, тиной покрытыми седыми волосами.
— Что
