Сокровище Колдуна - Константин Викторович Кузнецов

— А станет ли вам легче от этого? — поинтересовался пономарь. — Освободите вы этими поступками души свои али, наоборот, окончательно в бездну свалитесь?

Голос его стал спокойным, без дрожаний и надрыва. Словно смирился он со своей незавидной участью.

— Созидать сложно, а разломать в щепки или пепел — большого ума не надо. Да только станет у вас на душе от того спокойнее? Ну сыщите вы девку-беглянку, надругаетесь над ней почем зря, чего изменится-то?

— Разбогатеем, заживем! — выкрикнул кто-то из толпы.

На лице пономаря возникла грустная улыбка. Взгляд сделался добрым, открытым.

— Карманы вы наполните, не златом — серебром, конечно, но все же. Только надолго ли того богатства хватит? На седмицу али месяц? А что потом, снова на большую дорогу? И так и будете промышлять, пока вас в острог не посадят или, того хуже, где-нибудь в лесах как кур не пострелят? Богатство, оно же не сюды ложится, — указал Василий на карман, — а здесь хоронится! — прислонил он ладонь к сердцу.

— Кончай бряхать, пес шелудивый! — рявкнул атаман. Терпеть не мог он таких речей, да и побоялся, что ребятушки его бравые слабину дадут и на поводу у вруна в рясе отправятся восвояси.

— Сколько бы ни кричал ты и не кичился, а все одно правда на моей стороне будет! — ответил пономарь. — Потому как вера — есть любовь, и не может здесь быть других определений. А ненависть и насилие — оно все от лукавого!

Не стерпел атаман. Потому и подал знак своему младшему брату, что рыжую бороду носил. Щелкнул пальцами! Толпа и ожила, потому как выкрикнул кто-то:

— Не пудри нама мозги! Кончай с ним, братцы!

И полетел в иконостас один факел, а затем и остальные. Началась паника да суета. Все вокруг загрохотало, заохало. Этим атаман и воспользовался — ударил саблей священника наотмашь.

Брызнула кровь на иконы, Василий охнул и осел, оказавшись на коленях.

Все вокруг превратилось в ужасную круговерть, словно Содом и Гоморра, наполненные грехом и отчаянием.

Разбойники растворились в диком безумии. Кто-то пытался сорвать со стен драгоценный оклад, кто-то поджигал алтарь или просто ломал утварь. Василий видел, как медленно умирает Божье творение, и лишь над входом, пылая в огне, виднелась фигурка Георгия Победоносца, одержавшего победу над кошмарным змеем.

Василий смотрел на образ святого воина, и на его лице расцветала радость. Он знал, что справедливость обязательно восторжествует, даже если все вокруг должно обратиться в прах.

Это и было истинное испытание веры!

[1] Старорусское — нахлебник, паразит.

[2] Старорусское — непоседливая девушка.

ГЛАВА 15. Момент истины

Никитский переулок

Управление полиции по Московской области

Начало апреля. Четверг

Агафонов сидел в кабинете криминалиста и терпеливо ждал, пока Виктор Павлович найдет в картотеке необходимые таблицы. А дело это было небыстрое. Сдвинув очки на нос — вторые, более мощные, первые висели у криминалиста на груди, — начальник отдела послюнявил пальцы и стал быстро перебирать старые, заполненные убористым почерком картонки, нанизанные на металлическую скобу.

— Ведь не может быть, чтобы следы преступления были зафиксированы, а убийцы — нет, — нарушил тишину оперативник.

Не отрываясь от дел, криминалист ответил многозначительным:

— Угу, конечно.

— Не мог же убийца подлететь к жертве по воздуху.

— Угу, не мог, — продолжил соглашаться Виктор Павлович.

— Тогда как он совершил убийство?

— Угу, как?

— Так я и спрашиваю, как у него это получилось?

Застыв, криминалист покосился на Агафонова. Складывалось впечатление, что он только сейчас уловил нить разговора.

— Что ты говоришь-то? — уточнил он у Кирилла.

— Я говорю, что в деле убийства Лариной как-то уж все слишком странно. Никаких следов. Как убийцу-то искать, не подскажете?

— Почему «никаких следов»? — удивился Виктор Павлович. — Следов полно, просто они не ваши.

— Что значит «не наши»? — не понял Агафонов.

Криминалист извлек из желтой колоды искомую карточку и, поправив очки, удовлетворенно крякнул.

— Потому что эта нога — у того, у кого надо нога.

Стало только запутаннее.

— Блин, Кирилл, чего же ты такой непонятливый? Были там свежие следы: и с одного входа в туннель, и с другого. Даже очень много. Только никакого отношения они к вашему делу не имеют, потому что люди не летают, как птицы, отрастив себе большие ягодицы!

— А если все-таки это наши следы? — уточнил Агафонов.

— А если бы да кабы, да во рту росли грибы! — пропел Виктор Павлович и сел за стол напротив оперативника. — Не там ты ищешь, Пинкертон. Занялся бы лучше виктимологией. Или вас такому в ваших вышках сейчас не учат?

Кирилл нахмурился. Очень захотелось схватить телефон и загуглить странное, но отдаленно все-таки знакомое слово. Только как-то это несолидно: информацию из интернета черпать.

— Думаешь, её и не убивал никто? — осторожно обратился он к Виктору Павловичу.

— Теплее.

— И она все сделала сама?

— Еще теплее.

— Сама себя истязала⁈ Погоди, но ведь кто-то ее до этого довел?

— Горячо! — улыбнулся криминалист.

— Значит, все-таки убийство?

— Так и я о том же: не там вы ищете, Глеб Егорович, — исковеркал очередную кинематографическую цитату криминалист. — У меня, кстати, и случай такой в практике имеется. Еще в девяностые. Девчуля одна оказалась в особой игре. Уж не помню, как она называлась, что-то вроде «Бегемот». Так вот, суть игры — в выполнении заданий: нарисовать животное, посмотреть страшное видео, сделать себе несколько порезов и тому подобное. Понимаешь, к чему я клоню? Её заставляли производить членовредительство собственными руками. Медленно и планомерно погружая подростка в глубокую депрессию. И в дальнейшем подталкивая к самоубийству. Если заметил, у твоей убиенной тоже старые шрамы на руках имелись.

— Но там ведь целая система была. Игра смерти, если не ошибаюсь! Много подростков пострадало. А здесь единичный случай. Регина Ларина — и больше никого.

Виктор Павлович кивнул, внимательно взглянул на Агафонова из-под очков:

— Так ведь у тебя, может, и мотив другой. Пришла, например, девушка в определенное место, достала лезвие, что-то произнесла, что-то нарисовала, как ей было велено, и полоснула себя один-второй-третий раз. Сколько у нас там порезов мы насчитали? Вот, всего четыре. То есть по факту могла? Могла! Сил у человека на такое количество хватит. А кровь — она потом натекла. Возможно, в ее поступке и количестве порезов даже какой-то сакральный смысл найдется. Если хорошенько поискать.

— Погоди, но если предположить, что так все и было, то где тогда лезвие? Почему мы его не нашли?

— А может, плохо искали?

— Да ты издеваешься! — тяжело вздохнул Кирилл.

— Тогда другой сценарий: лезвие