Сокровище Колдуна - Константин Викторович Кузнецов
Договариваться с разбойниками, где бы это ни было, — весьма дурная затея! И ждать от них чего-то дельного никогда не приходится.
— Быстро, собьирай вещи! — приказал он супруге.
Лоренца подчинилась словам супруга беспрекословно и лисой юркнула в избу.
Село медленно просыпалось, словно после спячки потягивалось от ночного спокойствия. Люди выходили во дворы, пытаясь понять, что за напасть свалилась на их бедные головы.
— Седлайте коньей! Седлайте! — разрывался на всю округу граф. — Пьетр, ты куда подевался⁈ Мы срочно отбываем! Срочно, значит срочно!
Но ответом ему была тишина.
Тогда Калиостро кинулся на конюшню. Конечно, стоило ему загодя продумать ходы к отступлению: наладить полозья на карету, погрузить чемоданы, обговорить маршрут, но, к сожалению, все его мысли последние дни были заняты исключительно Нептуном. И ведь камень был практически у него в руках. Если бы не эта мерзкая воровка!
Огненное пятно разрасталось. Разбойники уже крутились возле церкви, пытаясь нахрапом взять непреступную постройку.
Пономарь тревожно посмотрел в узкое окно. Произнес короткую молитву и обернулся, почувствовав чужое присутствие.
Азовка стояла возле алтаря и с трепетом говорила по-гречески. Молится — догадался Василий. Обращение к Богу всегда узнаешь, тем более когда вера, по сути, одна и та же.
— Твоих рук дело? — уточнил он, когда девичий голос затих.
— Нет, — замотала головой гречанка. — Не моих. Точнее, не знаю.
— Тогда зачем они в святой дом залезть пытаются? Наверняка тебя ищут! Вот выдать бы им — и дело с концом!
Девушка отчаянно замотала головой:
— Сохраните! Христом Богом клянусь, никому дурного никогда не делала и помыслов не было!
Пономарь нахмурился, отошел в сторону, уставившись на святые образа. Строгие лица святых смотрели на Василя с немой укоризной. Чем они могли помочь ему? Только помолиться о грешной его душе! Впрочем, и на том, как говорится, спасибо.
— Значит, невиновна ты? — уточнил после недолгой паузы пономарь.
— Нет, батюшка.
Василь приблизился к девушке, склонился и внимательно посмотрел в её большие, небесного цвета глаза. Копившаяся внутри ненависть мгновенно улетучилась, словно и не было её. И как он мог так ненавидеть молодую гречанку? Ведь, одним словом, ангел небесный!
— Выдавай нам пришлую! Знаем, что у тебя прячется! — раздалось снаружи.
Василь вздрогнул. И пелена пала с глаз. Да ведь это он все и сотворил — ирод! Заключил союз с иноверцем, доверившись тому как самому себе. А оно вон что вышло. Накликал беду — душа неразумная!
Но от взгляда Божьего ничего не утаишь — потому и привел он изгнанницу к нему для сохранения. Мол, сам исправляй, что набедокурил! Такие вот испытания за прегрешения приготовил для священника отец небесный.
Василь еще раз посмотрел на Азовку, улыбнулся по-отечески. А она, глянь, улыбнулась в ответ, утерев выступившие слезы. И все стало как-то ясно и понятно. Словно Божий свет изнутри душу согрел.
Встав на ноги, Василий тяжело вздохнул, взял девушку за руку и спокойно сказал:
— Не пугайся! Идем со мной! Укрою я тебя от злодейского племени.
И Азовка снова улыбнулась.
Спустились они в подвал. Остановились. Отвел он её в сторонку от крохотной кованой двери и твердо наказал:
— Здесь сиди. И никуда не высовывайся, как бы того не хотелось. А с теми, кто по твою душу пришел, я разберусь.
Азовка кивнула, присела в уголок, сжавшись будто птичка-невеличка.
Вернувшись в зал, священник прошелся вдоль святых образов, немного задержался у алтаря, три раза перекрестился. На его глазах застыли слезы раскаяния.
Сам виноват! С его подачи пришла в обитель беда!
Удары в дверь стали сильнее. Петли дрогнули, возникла брешь, сквозь которую можно было разглядеть злые лица разбойничьего воронья.
4
— Быстрее, сюда! — крикнул Митька и указал Калиостро на старую постройку, которую местные называли странным словом «хлев».
Граф кинул тревожный взгляд в сторону церкви — к селу уже приближался десяток разбойников. Потом посмотрел на заметенную дорогу и понял, что стоит послушаться юркого мальчонку и прятаться здесь. Другого выхода просто нет.
Внутри было тесно и жутко воняло испражнениями. Откуда-то из темноты послышался недовольный храп и протяжное ржание.
— Тихо, Клюся. Не пужайся! Я это, Митька.
Лошадь вроде бы успокоилась.
Приставив лестницу, парнишка ловко забрался на верхнюю балку и протянул руку Лоренце, которая полезла следом. Та мило улыбнулась и быстро оказалась на втором этаже. Последним забрался на чердачок Калиостро.
Солома была влажная, и пахло здесь сильнее, чем внизу. Но граф понимал, что в обмен на страдания он получит собственную жизнь.
— Сидите тихо, а если понадобиться, не дышите, — приказал Митька. — Сюда, если что, они не сунутся. Им наша ребрястая кобыла ни к чему. У них, видали, какие кони бокастые! А больше с нас и взять нечего!
Калиостро кивнул и накрыл себя и супругу сеном. Началось томительное ожидание.
5
Из-под тряпичных повязок торчали широкие грязные бороды и горели ненавистью злые глаза. Заблудшие души, которые давно потеряли жизненный ориентир, погрузившись в болотную жижу человеческих пороков.
Василий твердым шагом вышел навстречу душегубам, преградив путь к алтарю.
— Чего вам надобно в доме Божьем? — обратился пономарь к застывшим на пороге разбойникам.
— Отдай девку, тогда не тронем! — рявкнул стоявший впереди атаман.
Был он невысокого роста и слегка прихрамывал на левую ногу. «Наверняка кто-то из прихожан, — подумал Василь. — Приходит в храм в обычный день, ставит свечу и отвешивает земной поклон иконе. А, спрятавшись за маской, личину на себя дьявольскую примеряет. И ничего-то ему не страшно: суда земного он не пугается, потому как уверовал, что не поймают, а небесный… когда он еще будет? Жизнь-то она всегда долгой кажется, если особо не задумываться».
— Отдавай Азовку! Знаем, что у тебя она укрылась! — донеслось из толпы.
«Будто псы беспризорные, — продолжал рассуждать про себя священник. — Вот кому нужны проповедь и доброе слово. Только с чего начать, как подступить к таким ежам, когда глаза ненависть и азарт застилают?».
— Ну, чаво встал? — рявкнул атаман.
— Одумайтесь, — уняв внутреннюю дрожь, произнес пономарь. — Ведь до добра ваши поступки не доведут. Подумайте, как перед отцом нашим небесным ответ держать будете? Как свои злодеяния оправдаете⁈
Атаман только фыркнул. Не трогали его слова ни о Боге, ни о раскаянии. Приблизился он к пономарю, посмотрел на того снизу вверх и прохрипел:
— А ты чаво о себе возомнил, чужеяд[1]? Наслушались мы твоей лжи вдоволь! Нясём подношение, да только не Вседержителю, а тебе, бычья морда! Гляди каку ряху отъел на наших-то мозолистых харчах. Выдавай нам визгопряху[2]! А будешь противиться, так мы всё тута сожжём!
