Хроники 302 отдела: Эффект кукловода - Алексей Небоходов

– Тише, не бойся, – тихо сказал я, тщательно изображая заботу и спокойствие. – Будешь вести себя хорошо – не причиню вреда. Просто доверься мне.

Слова звучали мягко, почти нежно, словно обращённые к ребёнку. На её лице паника медленно сменялась тревожной надеждой. Контраст между фальшивой добротой моих слов и жестокостью действий дарил почти наркотическое удовольствие.

В сознании мелькали садистские фантазии, и я нетерпеливо стремился воплотить их в реальность. Каждая секунда приближала исполнение моих тайных желаний. Сейчас я полностью контролировал её жизнь, чувствуя себя вершителем её судьбы и хозяином её страха.

Её беспомощность, абсолютная зависимость от моих решений заставляли кровь бурлить в венах, вызывая ощущение невероятного, пьянящего возбуждения. Я наслаждался каждым мгновением её ужаса и непонимания, каждой секундой своей абсолютной власти, готовясь продолжить задуманное. Тёмная, первобытная радость охотника, поймавшего добычу, охватывала меня полностью, вытесняя любые остатки морали и человеческого сострадания.

Стоя рядом с обездвиженной и полностью подвластной мне девушкой, я почувствовал, как внутри меня распускается тёмный цветок истинного наслаждения. Я понимал, что сейчас только я решаю, сколько ей осталось жить и как именно будет развиваться дальше эта ночь. Мой голос звучал по-прежнему спокойно и дружелюбно, но внутри меня бушевал ураган жестокости и абсолютного превосходства, готовый вот-вот вырваться наружу.

Я осторожно коснулся её плеча, успокаивая жертву нежным жестом, полностью осознавая, какой ужасный контраст создаю между внешними проявлениями заботы и своим настоящим, чудовищным намерением. И эта игра, этот тщательно продуманный контраст, доставляли мне невыразимое, абсолютное удовольствие.

Я резко потянул её пальто, и ткань с неприятным треском поддалась, высвобождая хрупкие плечи девушки, которая задрожала под моими пальцами, словно пойманная птица, тщетно пытающаяся расправить сломанные крылья. Её дыхание сбилось, превратилось в частые, неглубокие вдохи, пропитанные паникой и полным неверием в происходящее.

Мои руки действовали с холодной точностью, будто руководимые чужой, безжалостной волей. Платье оказалось тонким и мягким, поддалось почти без сопротивления, открывая взору белую, в темноте почти светящуюся кожу. Тонкие советские трусики с кружевными краями рвались легко, без труда и сожаления, символизируя её последнюю защиту, теперь утраченную безвозвратно.

Я слышал её сдавленные всхлипы, различал, как дрожащими, искривлёнными от истерики губами она произносит неуверенным, сбивчивым шёпотом: «Пожалуйста… пожалуйста, не надо… я никому не скажу… просто отпусти меня… я ничего не видела… пожалуйста…» – и в этих коротких, отчаянных фразах сквозила не только надежда, но и бессознательное желание договориться с чудовищем.

Этот импровизированный монолог – не крик, не истерика, а внутренняя, почти детская попытка разжалобить палача – лишь усиливал тот особый, мрачный восторг, охвативший моё сознание полностью. Мир сузился до одной точки – этого прерывистого дыхания, этих бессильных движений, звука её сердца, который теперь бился в такт моей одержимости.

Наступил момент, ради которого я жил. Войдя в неё, я ощутил головокружительное чувство абсолютной власти и контроля, которое волной прокатилось по телу, заставляя мышцы напрячься до болезненности. Это было не физическое удовольствие – нет, это было куда глубже и страшнее: полное, неоспоримое ощущение власти над чужой судьбой, осознание собственной безнаказанности, возможности решать, кому жить и кому умирать.

Движения наши были полны отчаяния и ярости: её – бессильной и безнадёжной, моей – беспощадной, полной жестокости и внутренней тьмы. Я чувствовал, как её сопротивление постепенно угасает, уступая место тихому и горькому смирению. И это меня только сильнее разжигало.

С каждой секундой дыхание моё становилось всё тяжелее и прерывистее, мысли путались в темноте моего сознания, растворяясь в диком, первобытном восторге. Перед глазами мелькали тени и образы: неясные, размытые и пугающие, как осколки далёких, забытых кошмаров.

Всё моё существо в этот момент сосредоточилось на ощущении абсолютного контроля и полной, неотвратимой власти над этой девочкой, которая ещё недавно была просто случайной прохожей, а теперь оказалась полностью во власти моего темного желания.

Наконец, напряжение достигло своего предела. Из моего горла вырвался хриплый, глухой стон, больше похожий на утробный рёв дикого животного, чем на человеческий голос. Он прозвучал в темноте лесополосы резко, грубо и мерзко, разрывая тишину ночи, словно финальный аккорд жуткой симфонии, написанной безумным композитором.

Остановившись, я ощутил, как тело постепенно расслабляется, наполняется странным спокойствием и холодом. Эмоции, мгновенно покинувшие меня, оставили лишь пустоту и безразличие. Я поднял голову к ночному небу, глубоко вдохнул и выдохнул, возвращаясь в реальность и снова обретая контроль над собой.

В лесу вновь стало тихо. Только приглушённые, почти беззвучные рыдания девушки нарушали эту напряжённую тишину. Но я уже не слышал их, мысленно переключаясь на следующий этап моей жестокой игры. В моей голове вновь начал формироваться план – чёткий, холодный и беспощадный, готовый двигаться дальше, не оставляя следов и не вызывая подозрений.

Эта ночь была моей. И она ещё не закончилась.

Наступила короткая пауза, наполненная глухой тишиной и шелестом ветвей над головой. Темнота вокруг была плотной и вязкой, как старая кровь, сливаясь с моим внутренним мраком. Ощущение вседозволенности и безнаказанности медленно сменялось тревожной пустотой.

На секунду мелькнула странная мысль о бессмысленности происходящего и неизбежной пустоте, наступающей после каждого подобного эпизода. Это было мимолётное помрачение рассудка – вскоре разум взял верх, вернув привычное холодное спокойствие.

Анна тихо плакала, дрожала, её прерывистое дыхание напоминало жалобные стоны затравленного зверька. В её глазах застыл ужас, смешанный с непониманием и глухим отчаянием – мир для неё только что необратимо рухнул.

Я смотрел на девушку бесстрастно, словно коллекционер на новый, пусть и жалкий, экспонат своей галереи человеческих трагедий. Её судьба была решена ещё тогда, когда я впервые увидел её в баре. Оставалось лишь завершить начатое – действие столь же неизбежное, как и вся цепочка событий до этого.

Мои пальцы сомкнулись на её горле, ощущая тонкую кожу под ладонями. Девушка заёрзала, попыталась дёрнуться, но сил сопротивляться уже не было – лишь паника в глазах и беззвучный крик, застрявший в груди. Я сжимал пальцы сильнее, чувствуя тепло её плоти и затихающую пульсацию жизни.

В голове бушевала пустота, лишённая эмоций и колебаний. Это не была месть, злость или ярость – лишь хладнокровное, безжалостное действие, финальный штрих картины, созданной по моему сценарию. Я смотрел в её расширенные от ужаса глаза и видел там своё отражение – тёмное и чуждое, но полностью меня устраивающее.

Через несколько долгих мгновений всё закончилось. Девушка обмякла, её глаза померкли, тело полностью расслабилось, утратив последние признаки жизни. Я осторожно убрал руки, словно стараясь не потревожить её мёртвый покой. На меня