Аркан 22 - Анна Александрова (современный автор)
– Но в Италию и в Европу эти карты и… игра… пришли с Ближнего Востока, а туда – из Египта. – Девушка упрямо поджала губы. – Так что вопрос происхождения игры, рисунков и зашифрованных в них смыслов остается открытым.
– О, милая леди, вы перечитали Жеблена[24]. Его историю о Египте давно опровергли.
Вероника лишь пожала плечами и прекратила спор. Профессор же перешел к другим экспонатам коллекции. Все остальное было куда моложе итальянской карты, но и содержало уже не одну картинку, а полноценные наборы. Разглядывать их было интересно. Алеша отметил, что даже в совершенно разных колодах у одних и тех же арканов сохраняется общий символизм. И некое общее ощущение, настроение… он бы назвал это «энергия», если бы позволил себе верить в такое.
– Ерофей Семенович, – Алеша обернулся к задремавшему учителю, – а слышали ли вы что-то о золотой колоде?
– Золотой колоде? – растерянно переспросил старик, вздрогнув спросонья.
– Да, я знаю человека, который утверждает, что существует некая древняя колода из золотого сплава, что-то вроде пластин с гравировкой. Одну такую приносили на экспертизу знакомому химику. – Алеша держал этот вопрос в заготовках, памятуя о деле Людмилы Стрижеченко.
– Золотая колода, – задумчиво повторял старик, будто вспоминая. – Колода золотая… золотая колода.
– Да, а еще золотые кубики с буквами еврейского алфавита. Они как-то связаны. Вот, смотрите. – Алеша вытащил из кармана распечатанную заранее фотографию кубика на запястье Аревик – Sunny, попавшего в случайный кадр.
– Кто вы? – Ерофей Семенович сощурил глаза до узких щелочек, оглядывая всех присутствующих взглядом сумасшедшего. – Вы не студенты… Где я? Где? Где Ерофей Семенович? О, я знаю тебя! Я не хочу туда…
Старик вдруг затрясся, изо рта пошла пена, страшно белели закатившиеся глазные яблоки, над которыми подергивались морщинистые веки без ресниц.
– Эльвира Андреевна! – Профессор выскочил в коридор, зовя на помощь. – Укол! Скорее, у него приступ!
Алешу и его спутниц оттеснили в коридор, профессор же и экономка уложили старика на пол и, завернув рукав клетчатой рубашки, ввели в вену принесенный экономкой готовый уже шприц. Больной затих, хрипя и тяжело дыша, глаза его закрылись в покое. Эльвира Андреевна, нисколько не паникуя, привычным движением стянула с кресла плоскую подушечку, подложила ему под голову.
– Я дальше справлюсь, – спокойно сказала она и все же не удержалась от упрека: – Зря вы привели гостей, Владимир Игнатьевич.
– Извините, Эльвира, – стушевался профессор, пятясь к своим «студентам». – Мы уходим.
В машине на обратном пути в Москву долго висела неловкая тишина. Подавленные случившимся, недавние гости никак не могли начать разговор. Первым нарушил молчание Гефтман:
– Да, вот так бывает, к сожалению. В последнее время все чаще. Потому я и берег его от допросов. Приступ может вызвать любое волнение, даже заглянувшая на террасу кошка, а уж новые люди… чего я ожидал, собственно? – вздыхал он.
– Простите меня. – Алеша искренне переживал. – Я не думал, что так выйдет. Что с ним случилось?
– Старость, молодой человек. С ним случилась старость. Не только мудрость и опыт сопровождают стариков, но и болезни души… и тела. Он так хорошо держался сегодня, давно не видел его таким оживленным и бодрым. Я подумал уже, что ваш визит сыграл в плюс, но… в тот момент, когда он начал называть меня своим учителем, теряться при вопросах о коллекции… вот тогда я почуял неладное. Надо было вовремя уйти. Эх…
Аркан 5. Иерофант. ה (хе)
Сон не успокоил и лишь сильнее растревожил Владимира Игнатьевича. Веки его подергивались в холодном свете луны, голова металась по подушке. Снились студенты… и Ерофей Семенович. С ним что-то было не так. С ним всегда что-то не так… Почему он… такой? Кто он такой?
В минуты бодрствования мысли об учителе всегда текли тяжело, застревали в голове, не позволяли вспомнить истину. Но в полусне, в этом сумеречном Междумирье, все было иначе. На стыке сна и яви он вспоминал… или же воображение рисовало вымышленные воспоминания о прошлом.
Он видел себя, молодого и любопытного. Тогда он уже учился в духовной семинарии, хотел стать священником. Но встреча с профессором Смирновым перевернула сознание. Религия действительно стала делом всей его жизни, но не так, как он думал изначально. Из семинарии Владимир ушел в институт на курс философии и религиоведения. Он исследовал, он препарировал верования, а не исповедовал их. И профессор был его проводником, наставником.
Сколько древних книг, сколько интересных артефактов изучили они вместе. Год за годом Владимир помогал Ерофею Семеновичу в поисках, в анализе данных, в структурировании новых знаний. Владимир сам стал ученым, они написали вместе несколько книг, шли рука об руку до тех пор… до тех пор пока… пока не нашлась та книга… Ее принес Данила, старый друг профессора Смирнова, языковед и переводчик с древних языков.
Сутками корпели они над странной рукописью. То была Книга магов – удивительный, ни на что не похожий текст. Экспертиза показала, что ей более двух тысяч лет, но язык книги оказался им неизвестен. По структуре своей он походил на латинский, но латынью не был. Будто автор использовал шифр на базе латыни, и подобрать ключик оказалось не так просто. Совсем как у манускрипта Войнича[25], но все же иной. Данила занимался расшифровкой (и пусть со скрипом, но у него получалось), а Ерофей и Владимир ловили каждое новое слово, ища аналоги текста в других источниках.
В ту ночь… была ли та ночь или приснилась? В ту ночь они планировали реконструировать ритуал, описанный в книге. Что-то про проход между мирами. Высчитали нужную фазу луны, время, а с местом решили не заморачиваться. В квартире у Ерофея Семеновича (он тогда жил в обычной сталинке в центре) был маленький рабочий кабинет, там и организовали пространство. Все было готово, но… Владимир заболел: досадный приступ аппендицита вывел его из игры. Или же уберег от беды.
В ту ночь в доме, где жил Смирнов, случился ужасный пожар. Взорвался газ, обрушилась большая часть дома, погибли десятки людей. Среди погибших были жена и сын учителя. Ужасная, трагическая потеря сломала ему жизнь. Данила и Ерофей Семенович каким-то чудом остались невредимы. Никогда после не говорили они с Владимиром о случившемся… никогда.
Сам же Владимир той ночью, отходя
