Кто убил Кристель? - Тамара Ключинина

Где-то вдали, за спиной, Кристель, всхлипывая, подбирала разбросанные пакеты с платьями, но я не замечала ничего вокруг. Она коснулась моего плеча, ее пальцы, дрожащие от холода и страха, легли на мою кожу с осторожностью, словно я была сделана из стекла. И я, резко обернувшись, увидела в ее глазах отражение себя — растрепанной, с заплаканным лицом, испачканным пеплом, и с губами, искусанными до крови в попытке заглушить крик, рвущийся из груди.

— Элис… — начала она, голос ее прерывался от всхлипов, срываясь на каждом слове, — Ты… ты спасла нас…

— Ценой его жизни! — вырвалось у меня, и мой крик, разрезал тишину, заставляя ее вздрогнуть всем телом, — Ты понимаешь? Я убила его! Человека, который… — голос сорвался, превратившись в хриплый шепот, а перед глазами поплыли воспоминания: его привычка теребить цепочку карманных часов, когда он был погружен в размышления, характерный акцент, усиливавшийся в минуты волнения, его одобрительное «так держать!», когда у меня получалось найти решение особенно сложной задачи, его мудрые советы, которые я бережно хранила в памяти.

В этот момент мир словно остановился, замер в ожидании моего следующего шага, а я осталась один на один со своим поступком, с его последствиями, которые будут преследовать меня до конца дней.

— Я чудовище, — прошептала я сквозь горькие слезы, глядя на свои дрожащие ладони, будто замечая на них его невидимую кровь, которая никогда не смоется, — он всегда верил в меня, поддерживал и направлял, и я так отчаянно хотела стать похожей на него… а сегодня… я превратила его в пепел, навсегда лишив жизни…

Кристель, опустившись рядом на колени, крепко обняла меня за плечи, прижавшись щекой к моей спине, ее дыхание, прерывистое и теплое, проникало сквозь ткань платья, смешиваясь с дрожью, бегущей по моему измученному телу. Ее пакеты валялись рядом, а платье в пайетках теперь было покрыто пеплом, словно саван, выброшенный на берег.

— Нет, — сказала она твердо, нежно гладя мои спутанные волосы, словно я была маленьким ребенком, разбившим любимую вазу, которую уже не склеить, — ты защищала нас, спасая от опасности. У тебя просто не было выбора! Он… он сам выбрал этот путь и напал на нас первым.

Но ее слова тонули в грозном рокоте прибоя, разбивающегося о берег. Я встала, шатаясь, словно пьяная от горя, и пошла к воде, чувствуя, как волны, холодные и настойчивые, лижут подошвы моих туфель.

— Простите, — прошептала я, обращаясь к его тени, что уже растворилась пеплом в соленых волнах, уносящих память о нем в вечность, — я не хотела… не думала, что все так обернется… — голос снова предательски дрогнул, срываясь на хрип.

Море ответило мне тихим шелестом волн, словно унося с собой мои сожаления. Я сняла туфли, чувствуя, как песок обжигает ступни, и зашла глубже в воду, вспоминая, как он стоит у доски, поправляя очки с той самой мягкой улыбкой, что всегда успокаивала мои страхи, дарила надежду.

— Спасибо, — выдохнула я, чувствуя, как соленые брызги смешиваются со слезами, стекающими по щекам, — За все: за знания, за веру, за поддержку. И прощайте…

Волны, словно в трауре, накатывали на берег, а ветер, играя с моими волосами, шептал слова утешения, которых я не могла услышать. Вдали, как в замедленной съемке, старый маяк пульсировал красным светом, но для меня время как будто остановилось, и я словно погружалась в темные воды моей боли, вины и бесконечного сожаления.

Глава 12

Тени вечернего города, длинные и изломанные, словно черные шрамы, тянулись за нами по мостовой, отчаянно цепляясь за подол моего платья, будто пытаясь удержать, замедлить, заставить обернуться к тому, что осталось позади — к пеплу, осколкам той прежней Элис, что растворилась в дыму взрыва. Я шла, едва переставляя ноги, чувствуя, как лодыжка, подвернутая в пылу магической дуэли, распухшая от боли, пульсировала в такт ударам сердца, а каждый шаг простреливал ногу огненной иглой, вонзающейся в кость. «Ты хромаешь, мисс Алдрин? — слышался его голос из прошлого, — хороший артефактор всегда держит равновесие. И не только физическое».

Ветер, пробирающийся сквозь узкие переулки, свистел в ушах насмешливой мелодией, срывая с крыш опавшие листья, которые кружились вокруг нас, словно пепел с того самого пляжа. Ее пальцы внезапно сомкнулись вокруг моей ладони — теплые, липкие от морской соли, дрожащие, но настойчивые. Кристель не смотрела на меня, ее лицо было обращено к тусклым фонарям, но ее рука сжимала мою так крепко, будто пыталась передать через кожу все, что она не решалась озвучить вслух: «Я здесь. Мы вместе. Дыши». Я стиснула зубы, чтобы не застонать от боли, рвущей мое сердце на части.

— Элли, сестренка, — ее голос прозвучал тише шелеста листвы под ногами. Она остановилась, все еще не отпуская моей руки, и повернулась ко мне, ее глаза, обычно такие яркие, теперь казались потухшими от невыплаканных слез, — мы почти пришли.

Я лишь кивнула, не находя слов, и ее большой палец провел по моим костяшкам — жест, сохранившийся с детства, когда я плакала из-за проваленных экзаменов. Мы снова зашагали, ее шаг вновь подстраивался под мой хромающий ритм.

— Он… — начала я, но голос предательски дрогнул, и я остановилась, разрыдавшись с новой силой. Ее пальцы сжали мою ладонь еще сильнее, почти до боли, а другой рукой она обняла меня, ласково гладя по спине. Я уткнулась ей в плечо, стиснув в кулаках ткань ее запыленного платья.

— Ты выстояла в магической дуэли против самого магистра. Он бы гордился тобой, — прошептала она мне на ухо, и мы стояли вот так обнявшись, пока я не пришла в себя достаточно для того, чтобы медленно продолжить наш путь.

Дом предстал перед нами, как немой страж, его фасад, некогда украшенный золочеными созвездиями, теперь облупился, обнажив серую штукатурку, словно ребра скелета. Кристель, не разжимая моей руки, рванула на себя ржавую дверь подъезда, и скрип петель прозвучал как стон из глубины времен — будто само здание протестовало против нашего возвращения. Мы шагнули в подъезд, где воздух, густой от сырости и пыли, обволок легкие тяжелой пеленой.

Лестница вилась вверх, ступени, изъеденные временем, казались бесконечным испытанием. Я хромала, отчаянно цепляясь за перила с облупленной краской, каждый шаг отзывался в лодыжке волной огня, будто кость превратилась в