Кто убил Кристель? - Тамара Ключинина

Я не подняла глаз. Видела только ее туфли — они замерли в луже, растекшейся от порога. Дафна рухнула со мной рядом, ее колени глухо ударились о пол, и ее руки, всегда такие уверенные, теперь дрожали, крепко обнимая мои плечи.

— Отпусти ее, солнышко. Отпусти, — она пыталась отнять у меня Кристель, но я впилась пальцами в ее платье, сминая ткань, и не слышала никаких слов — они доносились словно издалека, словно сквозь толщу воды.

— Полиция уже едет, — Дафна гладила мои волосы, а я чувствовала, как ее горячие слезы падают мне на шею, оставляя соленые дорожки, — нам нужно… нужно тебя переодеть.

Она осторожно, почти нежно, заставила меня встать, поддерживая под локоть, боясь, что я упаду, и молча медленно повела по коридору, где зеркало отражало два призрака: ее — бледную, с подведенными глазами и тушью, растекшейся черными бороздами по щекам, и меня — с лицом, измазанным в чем-то темном, что уже нельзя было назвать просто грязью, растрепанными волосами, слипшимися от крови и слез, и в платье, пропитанном кровью.

Каждый шаг давался с трудом, будто ноги были налиты свинцом. Мышцы отказывались подчиняться, а в голове пульсировала тупая боль. Дафна поддерживала меня, крепко обхватив за талию, не говоря ни слова.

Где-то хлопнула входная дверь, и в квартиру ворвались чужие голоса — резкие, отрывистые, наполненные профессиональной деловитостью. Тяжелые шаги эхом разносились по коридору, отдаваясь в моей голове болезненными ударами. Дафна инстинктивно заслонила меня собой, встав вполоборота к входящим. Ее плечи напряглись, спина выпрямилась, превращая ее в живой щит между мной и внешним миром. Она что-то тихо говорила, но я уже не разбирала слов — они доносились как сквозь вату, теряя смысл и форму. В глазах начало темнеть, стены квартиры закружилась перед глазами, а звуки становились все тише, отдаляясь куда-то в небытие. Последнее, что я почувствовала — как Дафна осторожно опускает меня на пол, и ее руки нежно касаются моего лица. А потом наступила милосердная темнота, поглотившая все звуки, все ощущения, весь мир.

* * *

Сознание вернулось волной — медленной, тягучей, словно смола. Сначала я почувствовала запах: книжная пыль, смешанная с лавандой, в очередной раз напомнившая мне тот день, когда Кристель, заботливо ворча, притащила лавандовое саше и, совершенно не обращая внимание на мои протесты, запихнула его мне под подушку со словами «чтобы не снились твои дурацкие кошмары». От этого мимолетного воспоминания горло сразу же свело очередным спазмом. Потом — холод, пронизывающий до самых костей: холод простыни под спиной, холод воздуха на щеках, холод внутри, будто кто-то безжалостно выскоблил грудину острым лезвием, оставив зияющую пустоту.

— Какая же я никчемная… — прошипела я, сжимая кулаки до тех пор, пока ногти не впились в ладони, оставляя полумесяцы боли. Голос звучал чужим — хриплым, разбитым, словно осколки разбитого зеркала, — безжалостно убить двух мэтров магии, чтобы… чтобы в итоге не уберечь сестру от мокрой курицы-неумехи с ледяной зубочисткой…

Истерический смешок вырвался из горла вместе с очередными всхлипываниями, переходящими в завывания.

— Знала же, что эта тварь ей завидует!!! Могла ведь догадаться, что она может напасть!!! Ведь могла же остановить Лизель!!! Почему я про нее забыла⁈ Она ведь была в списке подозреваемых!!! — я со всей силы вцепилась в край одеяла, вышитого Кристель — кривые ромашки, которые она называла «абстракционизмом», теперь казались горькой насмешкой судьбы. На тумбочке стояла чашка с трещиной, до краев наполненная холодным отваром, скорее всего оставленная заботливой Дафной.

— Слабачка. Трусиха. Неудачница, — хныкала я, ударяя кулаками в стену с такой силой, что гипс осыпался, словно пепел, — могла успеть сплести щит! Могла вообще с самого утра заставить носить ее броню, а еще лучше не выходить из дома! Могла…

Я схватила ни в чем не повинную чашку и резко швырнула ее в зеркало, которое разлетелось на осколки, напоминавшие ледяные кинжалы, отнявшие у меня сестру. В каждом отражении я видела себя — растрепанную, с глазами, красными от слез, которые не заканчивались.

Внезапно магический маячок, который я еще утром повесила на официанта, тревожно запульсировал, обжигая запястье. Он был где-то рядом, должно быть, кружил возле дома, выжидая момента, чтобы попасть в подъезд и подсунуть очередное анонимное послание для Кристель. И даже не подозревал о случившемся.

«Ну, хоть что-то остается стабильным», — мрачно усмехнулась я, вновь разрыдавшись. Мысль о том, что этот одержимый поклонник продолжает свои эпистолярные попытки для той, кто уже никогда не прочитает его записки, лишь усилила боль утраты. В горле застрял ком, горячий и плотный, словно расплавленное стекло, готовое разорвать меня изнутри. Я с трудом сглотнула, но спазм лишь усилился, мешая дышать.

Пальцы сами собой сжались в кулаки, и я заставила себя сделать глубокий вдох, но воздух будто застрял где-то в груди, не достигая легких. Перед глазами все плыло от слез, но я продолжала смотреть на пульсирующую нить маячка, который теперь казался насмешкой судьбы — такой же бессмысленной, как и эти записки, которые больше никому не были нужны.

— У меня ведь почти получилось ее спасти! — новая волна рыданий сотрясла мое тело, и я не пыталась сдерживаться. Голос срывался, превращаясь в хриплый вой, но я абсолютно не замечала этого, — зачем столько времени нужно было учиться магии?

Я сползла по стене, обхватывая колени руками. Постепенно рыдания стали тише, превращаясь в тихие всхлипы. Тело охватило странное оцепенение — будто кто-то вынул из меня все кости, оставив лишь пустую оболочку, а в голове образовалась странная пустота.

Несколько минут я просто сидела, глядя в одну точку, не чувствуя ни холода, ни боли. Время словно остановилось, превратившись в густую смолу, в которой тонули все звуки и ощущения. Только сердце все так же билось в груди — глухо и неровно, словно пытаясь достучаться до моего онемевшего сознания.

— Неужели от судьбы не уйдешь? — в отчаянии прохрипела я и прислонила голову к стене, бессильно опуская руки и глядя в черный провал окна, где звезды, казалось, насмехались надо мной, перемигиваясь своим холодным светом, — зачем вообще тогда пытаться переписывать судьбу, если каждый раз она погибает⁈

Дрожащие непослушные пальцы сами потянулись к запястью. Последний заряд, который был предназначен для возвращения в свое время — крошечная искра, горящая на запястье. Всего один проклятый шанс. Я сжала хроноскоп так сильно, будто хотела вдавить его в кость, чувствуя, как медальон-якорь