Дом Франциса Шарка - Александр Скрибблер

свинорылое, рогатое дикое «стадо». Стадо, в котором все кусаются и бодаются между собой, готовые заколоть друг друга рогами до смерти за булку хлеба. Несмотря на подобное восприятие всего окружающего мира, Джимми Муншайн был очень добрым в душé человеком. И даже если он кого-то материл и песочил, то делал это, скорее, в ироничной манере, нежели с диким серьёзным звериным оскалом. Джимми Муншайн, конечно, очень хотел, чтобы его воспринимали всерьёз и побаивались, но это оставалось в его грёзах, так сказать «за кадром». Ибо, к примеру, даже внуки и соседские пацаны имели привычку тихонько хихикать, приговаривая «Деда Джимми понесло» в то время как дед Джимми грозился наказать, «ноги вырвать» или «дать самых масштабных пиздюлей, какие только бывают». С другой стороны, как это ни парадоксально — нагло и открыто над дедом Джимми никто никогда не смеялся и не издевался, словно над каким-нибудь шутом гороховым или ходячим аттракционом. К нему относились с уважением, хотя никто его особо не боялся. Над стариком издевались тогда, когда он сам этого хотел и позволял это, будучи в настроении. Джимми был незлой, и в настроении он бывал частенько (почти всегда). Если, конечно, не появлялось какое-нибудь «стадо» и не начинало топтать чувства и душу Джимми Муншайна. На данный момент этим «стадом» были мыши и крысы, которым мистер Муншайн пообещал «масштабных пиздюлей». Он двигался, держа в руке шланг распылителя отравы, а палец был «на спусковом крючке», чтобы в любой момент опрыскать мелких вредителей этим «жутко ядовитым говном».

Мистер Муншайн подошел к груде полусгнивших деревянных ящиков, за которой раздавалось постоянное шуршание и попискивание. Тут же эта груда и всё близлежащее пространство у пескоблочной стены было обрызгано из шланга тщательнейшим образом с помощью струи жидкого сине-зелёного вещества, похожего на чью-то (ядовитую) мочу. Спустя минуту или чуть больше после опрыскивания, из-под гниющих ящиков повылезало целое «маленькое стадо» крыс. Они все перевернулись кверху пузом и, подрыгав немного лапками, «откинули копыта».

— И другие ваши вонючие друзья будут копыта откидывать, — обратился к крысам Муншайн, голос которого звучал глухо через респиратор, — пока Джимми Муншайн ещё в седле и пока ещё он сам свои копыта не отбросил. Вот так-то!

Он посмотрел на конец шланга, с которого упали две зеленоватые капли и добавил:

— Действительно, это дерьмо очень мощное! Надо Майклу в Вашингтон, прямо в научный институт, где он работает, отправить письмо и написать, что изобретённое этим институтом вещество против крыс прошло проверку и срабатывает хорошо… Ха-а-а! Главное — чтобы завтра соседи не попередохли от его распространения. А то, думаю, несмотря на хорошее расположение духа для моего возраста, тюряги я всё-таки не выдержу…

В этот момент распахнулась дверь, и на склад вбежал пацанёнок с обиженным криком:

— Дед, иди, посмотри, что учудили наш Тони с соседским Джоном!

— Пшёл вон отсюда! Закрой дверь!.. — глухо, через маску, закричал мистер Муншайн, едва дав договорить внуку. — Это дерьмо нельзя нюхать без маски! Хлебнёшь его и будешь кверху пузом лапками дрыгать… Выйди, закрой дверь!

— Ну, дед…

— Выйди говорю, не дыши тут!

* * *

Мистер Муншайн опрыскал отравой всё помещение склада и вышел на улицу, плотно закрыв за собой дверь. Он скинул с себя маску и бочонок с ядом. Зажмурился, поглядев в разгорающийся солнечный, весенний денёк и улыбнулся чему-то, что было известно ему одному. Однако, спустя пару секунд, улыбка с его старческого, морщинистого лица пропала, уступив место гримасе удивления, которое постепенно стало перетекать в ярость.

— Эй! — крикнул Муншайн. — Эй, негодяи… какого хрена… вы чего, сдурели что ли?! Чего задумали? Ну-ка слезьте сейчас же.

Старик направился в сторону сарая, на покатой черепичной крыше которого сидела пара мальчишек. Мальчишки курили, нарочито дымя сверху сигаретами, показывая всем видом, что в данный момент все наказы взрослых по поводу того, что детям нельзя курить — по барабану. Кроме того, они пытались столкнуть с крыши каким-то макаром затащенную туда молодую немецкую овчарку, чтобы посмотреть, как пёс «умеет прыгать с высоты». Собака изо всех сил упиралась лапами в черепицу и визжала.

— Эй! — закричал мистер Муншайн ещё громче и грубее. — Ну-ка прекратите! И выбросьте свои сигареты изо рта! Вы что забыли, что тут сеновал рядом?!

— Ну, дед, — начал его внук Тони, дымя сигаретой и пихая вниз по крыше огрызающегося пса, — родителей же нет дома, мы чуть-чуть подымим. Нельзя что ли?

— Я тебе подымлю! — продолжал негодовать дед. — Вот отец с матерью вернутся, я им всё расскажу о вашем поведении!

— Да, они Вам не поверят, мистер Джимми, — ответил соседский малец Джонни. — Моих, кстати, тоже дома нету. А Вы не говорите им ничего, когда они вернутся, хорошо? А мы так один раз и больше не будем, честно.

С этими словами мальчишки столкнули-таки овчарку с крыши. Пёс словно большой куль плюхнулся на землю, издав при приземлении коротенький и резко оборвавшийся собачий писк. Затем Рокки (так звали овчарку) поднялся и медленно направился к старику, лениво виляя хвостом и высунув розовый язык, пытаясь отдышаться. Хоть он и не пострадал особо от такого навязываемого и не желаемого прыжка с крыши (сарай был не очень высокий), но все же вид у собаки был обиженный.

— Изверги! — прорычал Муншайн и потряс кулаком мальчишкам. — Я до вас доберусь…

Тони и Джон захихикали и убежали, затушив сигареты и быстро спустившись с крыши.

Муншайн недовольно покачал им вслед головой и погладил Рокки. В этот момент на плечо ему легла чья-то рука, заставившая старикана еле заметно вздрогнуть.

— Дед, дай «сотню», — раздался сзади бесцветный голос ещё одного его внука, старшего, которого звали Билл.

«Блядская семейка!» — пронеслось в голове у мистера Муншайна, но вслух он сказал, обернувшись к Биллу: — Опять на твои наркотики курильные? Вот я родителям скажу, что ты опять сотню просил на «дурь».

Билл отрицательно покачал головой:

— Не на дурь, дед, честно. Да и в жизни я никакой дури не курил — ты чего?!..

— Ага, конечно, не курил… — мистер Муншайн вздохнул и молвил: — Пошли. В последний раз — больше денег не будет.

— Да ясно, ясно, — усердно и в то же время язвительно закивал Билл, а затем улыбнулся в спину деду: — Больше пока и не надо.

Биллу было двадцать семь. Когда-то он «точно знал, чего хочет», как принято выражаться у этих сосредоточенных на своих усилиях и цели так называемых хипстерах.