Инспектор Лестрейд. Рыжий… Честный… Инспектор - Александр Альбертович Самойлов

– Сегодня, – твёрдо объявил Беллинг. – У меня с собой все необходимые бумаги.

10 декабря 2024 года, Санкт-Петербург (Россия)

Тёплый свет пятирожковой люстры озарил маленькую комнату, обставленную по-спартански: здесь не было даже телевизора, почти всё пространство вместо него занимали книжные шкафы.

Диван-раскладушка, покрытый уютным клетчатым пледом, который дед называл «шотландским», письменный стол, за ним он много и часто работал. Даже сейчас на столе лежал разобранный дверной замок и какие-то непонятные запчасти.

После выхода на пенсию дед постоянно что-то мастерил, переделывая и подстраивая вещи под себя.

Та же настольная лампа – типичный представитель Made in China – его стараниями, может, и приобрела вид крайне «колхозный», зато теперь была способна служить веками. Знай только меняй лампочки.

– Знаешь, мне будет его не хватать, – грустно произнесла Ольга, красивая женщина тридцати лет.

Она была матерью троих детей, но при этом сохранила изящную девичью фигуру.

– Мне тоже будет не хватать Максима Ивановича, – кивнул её муж. – Сама понимаешь – таких больше не делают. Кремень был, а не мужик! В главке о нём до сих пор легенды слагают. Кстати, Оль… меня просили принести его фотографию для музея полиции… Ты не против – если я возьму эту?

Он показал на висевшее на стене выцветшее фото, на котором широко улыбался Максим Иванович Орлов, её дед… вернее, дедушка, в далёком прошлом ветеран войны, генерал-майор милиции, затем почётный пенсионер и прочая, прочая, прочая, а для неё… пожалуй, самый любимый человек на свете. После мужа…

– Конечно. Он тут здорово получился, – кивнула она. – Молодой, красивый, хоть и постарше тебя.

– Сколько ему тогда было?

– Сорок пять… Как раз полковника дали.

– С ума сойти – полвека прошло, – покачал головой муж.

– Больше. Пятьдесят шесть лет, – поправила Ольга. – Дед всегда мечтал прожить больше века. И у него получилось. А теперь его нет уже целых сорок дней… И мне очень грустно.

Она сняла со стены фотографию, погладила и прижала к груди.

– Эх, дедушка-дедушка! Ну почему ты не загадал себе ещё столько же лет жизни…

– Считаешь, от него это зависело?

– От дедушки? – удивилась она. – Конечно… Он всегда держал слово.

Муж внимательно посмотрел на Ольгу.

– А ты очень похожа на него. И не только внешне.

– Знаю, – улыбнулась она. – И очень этим горда.

2 июля 1881 года, Бедлам – Бетлемская королевская больница (Лондон)

– Джордж Лестрейд… Мистер Лестрейд, я к вам обращаюсь….

Я поднял взгляд на массивную железную решётку. За ней, в коридоре, стоял мой эскулап – доктор Гиз. В сущности, не самый вредный тип из тех, что встречались на моём (или уже не моём – пока не знаю, как сказать правильно) жизненном пути.

– Вы опять о чём-то задумались? – спросил он, поймав мой взгляд. – Могу ли я знать, о чём?

– Здравствуйте, доктор.

– Здравствуйте.

– Если вас так интересуют мои мысли, то в них я пытаюсь себе представить – каково оно там, за пределами этих серых каменных стен…

– Думаю, точно так же серо, – усмехнулся Гиз. – Опять стоит туман, не видно ни зги. Но у меня хорошие новости!

– Какие? – равнодушно спросил я.

Когда ты в психушке, радостного в том мало.

– За вами приехали.

– Меня перевозят в другой дурдом? – напрягся я.

Бедлам – не место моей мечты, но есть лечебницы, по сравнению с которыми он покажется пятизвёздочным отелем.

– Вас выписывают.

– Неужели? – заморгал я, пытаясь понять: не шутит ли почтенный эскулап или не ставит ли на мне психологические опыты как на подопытной крысе.

– Мистер Лестрейд, скажу больше: вы не только признаны совершенно здоровым, но ещё и займётесь прежним ремеслом.

– Это каким же?

– У вас опять провал в памяти?

– Нет-нет, что вы!

Вдруг «псих» передумает, и я продолжу гнить в сырых стенах Бедлама?

– Разумеется, я помню! Но хотелось бы уточнить! – я был осторожен и изворотлив, как дипломат.

– Вы снова вернётесь в полицию и поступите на службу в Скотланд-Ярд! – торжественно объявил доктор.

– А генерал-майора мне снова не дадут? – напомнила о себе моя основная сущность бывшего питерского опера.

– Что?

– Нет-нет, ничего… К слову пришлось. Так я могу собираться прямо сейчас?

– Конечно можете. Я здесь ради того, чтобы сообщить это вам!

Глава 1

Санитар принёс из подвала пропахшие мышами и сыростью обноски и положил их передо мной.

– Вот… Личных вещей при вас не было, поэтому это всё, что мы можем вам предложить.

– Да уж… Негусто.

Одного взгляда хватило, чтобы понять: в этом рубище я буду неотличим от среднестатистического бомжа. Только выбора всё равно не было – не идти же в больничном халате?

От подштанников я сразу отказался – судя по виду и запаху, сняли их с какого-то трупа, даже не постирав.

Санитар равнодушно пожал плечами.

– Воля ваша, мистер. Вот, померьте брючки – единственное приличное из того, что нашёл.

– Благодарю, братец.

С размером брюк санитар более-менее угадал, во всяком случае, они не падали с меня и не нуждались в подтяжках, я их лишь слегка подвернул.

Санитар усмехнулся. Я удивлённо посмотрел на него.

– Я что-то делаю не так?

– Наоборот, вы всё делаете правильно. Не выходя из психушки, вы точно угадали нынешнюю моду. Лондонские франты полюбили брюки с отворотами.

– Да? Что ж, буду знать…

– Рубашка, мистер.

– Сейчас примерим.

Дешёвая рубашка из твёрдого как камень хлопка, без воротника, жала в плечах. Послышался лёгкий треск.

– Поаккуратней с движениями, мистер, не то разорвёте её пополам…

– Тогда у меня будут сразу две рубашки.

– Я так не думаю, мистер.

– Открою тебе секрет: мы с тобой мыслим в одном направлении. Другой рубашки, случаем, у тебя не завалялось?

– Нет, мистер. Не завалялось. Могу разве что предложить свою. Мы с вами примерно одной комплекции. Я купил её за два шиллинга на распродаже – вам уступлю за шиллинг. И ещё воротник из целлулоида. Отдам за три пенса, но, клянусь усами моей дорогой бабушки, воротник – как новый и прослужит вам верой и правдой ещё много лет.

Санитар не производил впечатление чистоплотного человека, скорее наоборот, поэтому я отказался от столь щедрого предложения. К тому же не уверен, что у меня водились эти шиллинги и пенсы.

Если верить тому, что я вычитал о настоящем Лестрейде в газетах, он был беден как церковная мышь и вряд ли за эти два года на него (то есть теперь на меня) откуда-то могло свалиться богатое наследство.

– Пока похожу в этом, а дальше будет видно, – сказал я. – Какая нынче погода?

– Как всегда –