Река Великая - Максим Николаевич Николаев
Без предупреждения дверь распахнулась с железным грохотом. Великан вылетел наружу как ядро из пушки. Святовит тут же попытался прибить его кистенем, но промазал: шипастая булава просвистела в воздухе в полувершке от уха жертвы. Во второй раз замахнуться у него шанса не было. Удар пудовым кулаком пришелся в лицо. Старейшина рухнул навзничь на слежавшийся снег.
Младший Родич успел распороть штырем куртку врага, но теперь не понимает, как оказался на земле под тушей весом раза в полтора больше его собственного. Пальцы силача стиснули его шею: ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Как рыба на льду он беззвучно разевает рот и тянет руку, но не может дотянуться до древка рогатки на снегу. Старый Стоян суетится по двору. Заметив примерзший камень, он пытается оторвать его земли. Так продолжается несколько бесконечных мгновений.
Как отец ударил пьяницу, Богуслав не видел, но почувствовал толчок, который передался к его телу от тела сверху. Сжимавшие горло пальцы обмякли.
У старшего Родича из разбитого носа сочилась юшка. Младший с трудом выбрался из-под бесчувственного тела пленника, поднялся и с размаху пнул его ногой в голову.
— С ума сошел?!
Богуслав во второй раз занес ногу в тяжелом ботинке, но не успел ударить. Святовит двинул ему под ребра с такой силой, что сын едва устоял на утоптанном скользком снегу. Лицо у младшего Родича стало такое, что Стояну Славичу подумалось: сейчас сын бросится на отца с кулаками.
— Ну что ты, Божик, не со зла он. Пьяницы тоже жить хотят, — забормотал старик.
Богуслав ничего не ответил и с еще не утихшей ненавистью глядел на родителя. Старый Славич только сейчас опомнился и выбросил камень, который ему удалось все-таки отковырять от земли. Оглушенный исполин хрипел на снегу, распространяя хмельную вонь. По низкому, как у обезьяны, лбу стекала черная в свете фонаря струйка крови.
Втроем тело перевернули на живот. Под головой пьяницы на белом снегу осталось кровавое пятно. Старейшина достал из кармана шубы веревку и разрезал ее рыбацким ножом. Вдвоем с сыном они связали сначала кисти, а потом лодыжки пленнику, поднатужились и подняли тело в воздух. Стоян Славич побежал вперед отпирать холодильную камеру.
* * *
— Шкарин Алексей Викторович в ночь с 8-го на 9-е марта покупал у вас спиртное?
— Какое спиртное?
— Обыкновенное, — холодно отозвался майор Копьев.
— Самогон, что ли, не пойму?
Молоденькая палкинская участковая первой потеряла терпение:
— Бодягу вашу, Оксана Петровна!
Девушка сидела вместе с двумя операми на диване перед журнальным столиком из черного стекла. Напротив них в кресле устроилась в домашнем халате белокурая, с приятной полнотой хозяйка жилища, Оксана Петровна Корчмарь 1978 г.р.
— Какую бодягу? Что это? Самогон гоню, да. Для себя. Не скрываю. Законом не запрещено.
— Может, надзорные органы из Пскова на ваш алкомаркет пригласить посмотреть? — с этими словами Копьев демонстративно принюхался. — Статья 171, ч. 3. Незаконное производство спиртосодержащей продукции. До трех лет.
— В том месяце ОБЭП приезжал, нарушений не нашли. Полковник Ильмень, знаете, может быть, такого? — озвучив фамилию замначальника областного отдела по борьбе с экономическими преступлениями, она с вызовом уставилась на лысого майора. — Вовремя надо было Шкарина сажать. Теперь ищи ветра в поле!
— Без тела мы ничего не могли предъявить.
— Почему без тела?
— Котова всю зиму под снегом пролежала, экспертизу было не на чем проводить, — к удивлению Ивана Сабанеева, майор Копьев вдруг перешел на доверительный тон. — По уликам — ноль, только на чистуху расчет был. Но на допросе он не раскололся.
— Так кололи, значит!
— В следующий раз вас пригласим, — вставила с издевкой участковая. Лейтенант Сабанеев усмехнулся вместе с ней.
Перед выездом сам он успел коротко изучить дело годичной давности. Восемнадцатилетняя Юля Котова в прошлом феврале вышла вечером из дому в Шабанах и не вернулась. Тело, а вернее то, что осталось от него, обнаружили только в апреле. Причиной смерти экспертиза назвала перелом шейных позвонков и зафиксировала, кроме этого, многочисленные переломы конечностей, ребер, костей таза.
Шкарин имел за плечами десять лет строгача за изнасилование и убийство с аналогичным почерком. Преступление он совершил в Пскове, где вел бродяжнический образ жизни. Отпущенный на условно-досрочное, убийца вернулся в родные Шабаны, и здесь проводил дни в пьянстве вместе с матерью-алкоголичкой. Когда нашлось тело Котовой, Шкарина увезли в городской СИЗО, чтобы после недели допросов отпустить ни с чем.
Для того чтобы установить за ним административный надзор, внятных юридических оснований не было, но судья пошла на уступки. За год без малого Шкарин ни разу не нарушил режима, и оставшийся срок уже подходил к концу. Когда в положенный день он не явился отметиться в райцентр Палкино, участковая сама поехала к нему в деревню. Дверь избы открыла пьяная мать и заявила, что не видела сына уже три дня. Тогда к делу подключился областной угрозыск.
Полицейские опросили ближайших соседей и втроем направились к Оксане Петровне Корчмарь, которая, по словам участковой, снабжала алкоголем всю Новоуситовскую волость. Начинала с домашнего самогона, но уже давно ей привозили бодягу в канистрах люди из города.
Ламинат, натяжные потолки, стеклопакеты, мебель из натуральной кожи и паровое отопление вместо печи — судя по обстановке в ничем не примечательном при взгляде с улицы домике, розничная торговля шла неплохо. Хозяйка глядела в экран метрового телевизора, где беззвучно двигали губами участники идиотского политического ток-шоу в дневном повторе. Троица полицейских на диване напротив нее терпеливо молчала.
— Приходил он. Часа полвторого ночи, — заговорила она наконец. — Поллитровку взял в долг. Всегда в долг берет. Как освободился, так ни разу, ей Богу, денег от него видала. Да такому и дать спокойней. Особенно, как Юляшку нашли. Двое ребят вон, — она обернулась на закрытую дверь, из-за которой были слышны детские голоса, — не обеднею я с этой пол-литры.
— Он был пьяный?
— Еле на ногах держался. 8 марта, видать, с матерью отмечал. Говорят, что он с ней… Да слухи, может. — Копьев испытующе поглядел на нее, но переспрашивать не стал. — Окошко в заборе закрыла за ним, и, уже когда на крыльцо поднялась, машину услышала, — продолжала женщина. — Остановилась на дороге, постояла минуты две, не больше, тронулась. Я поняла, что за ним приезжали.
— Что за машина?
— Фургон. Белый.
— А марка?
— Я не разбираюсь, да из-за забора не разглядишь. Темно к тому же было, — хозяйка поправила халат на пышной груди и бросила взгляд на пустой столик. В стеклянной столешнице отражался телеэкран. — Чаю, может быть?
— Спасибо, мы
