Глубокий рейд. Новые - Борис Вячеславович Конофальский

Мирон набирает текст и отправляет его. И через несколько секунд снова докладывает:

— Аким, говорят, что у них есть место у крытых пирсов и свободные койки, говорят, что могут нас принять.

— Скажи, что рады бы, да некогда, — отвечает Саблин. — Хотим до утра быть в Туруханске.

Вот, казалось бы, и весь разговор, что тут ещё говорить, но не прошло и половины минуты, как снова рация пискнула и снова замигал индикатор приёма.

— Ну, что они там? — интересуется Калмыков.

— Говорят, что у бегемота гон начинается. Что сейчас по темноте ходить опасно.

Видно, те, кто это им писал, не очень хорошо понимали, что в лодке, уходящей вниз по реке, сидят люди опытные, и они прекрасно понимают, что как раз ночью бегемоты не опасны. Они из-за темноты из своих омутов не очень хорошо видят, что над ними кто-то проплывает. И одного шума мотора для нападения чудищу маловато.

— Напиши им, что мы будем осторожны, — говорит Аким.

Мирон отправляет радиограмму, а потом и сообщает товарищам:

— У нас бегемоты иной раз паскудствуют, беда с ними.

— До нас тоже нет-нет да и доплывёт какой очумелый, — отвечает ему Денис. — Вон Аким за ним ходил.

— Ходил за бегемотом? — спрашивает радист с интересом.

— Пару раз, — нехотя отвечает Саблин. Он не хочет говорить об этом. Карасёв понял тон прапорщика, больше о том и не спрашивал. А меж тем и темнота спустилась, пришлось снизить скорость и включить фонари: и носовые прожектора, и кормовой тоже. Теперь в ночной тиши их было далеко видно. Тут Аким попросил Дениса взять руль, а сам включил планшет и стал в который уже раз изучать карту. И, не отрываясь от неё, говорит Карасёву:

— Мирон, как отойдём от заставы на десять километров, так дай мне знать.

— Есть дать знать на десяти километрах от заставы.

— Нет… — Саблин всё ещё разглядывает карту. — На восьми. На восьми километрах.

— Принял. На восьми, — отзывается радист. И, покопавшись в станции РЭБ, добавляет вдруг: — Слышь, Аким… Опять дрон.

И в лодке повисает пауза. И Калмыков, и Саблин, и сам Карасёв… все молчат некоторое время.

Дрон!

«Откуда он? Неужели нас нагнали те…? — но Акиму в это не верится. — Нет, не могли, мы же по реке просто летели. Почти весь день прошли на высокой скорости… Не могли они нас нагнать… — и тогда ответ напрашивался сам собой: — С заставы запустили».

— И что, он за нами идёт? — интересуется наконец Калмыков.

— За нами, тысяча двести метров запад от нас. Идёт параллельным курсом, — почти бесстрастно отвечает Карасёв.

«Вот рогата жаба… И сбить-то его в темноте непросто будет».

— Ладно, пусть идёт, — наконец произносит Саблин. — Ты, Мирон, только скажи мне, когда восемь километров от заставы пройдём.

— Радиосигнал от заставы чёткий, я тебе до метра всё определю, — обещает радист.

После того как солнце совсем скрылось на востоке, над рекою повис гул. Шум, привычный казакам. Мелкие насекомые роились над водою, издали создавая иллюзию тумана. Только чёрного.

— А всё равно мошки́тут поменьше, чем у нас, — замечает Калмыков, смахивая надоедливых тварей с фронтальных камер.

— Меньше, — соглашается с ним Аким.

— Ну да, есть такое дело… — говорил Карасёв. — В рогозе им раздольнее, чем на открытой воде.

Моторы негромко тарахтели на небольших оборотах, а Река жила своей ночной жизнью. То и дело до их микрофонов долетали всплески. А иной раз что-то попадало и в свет прожекторов. Много мошки́падало в липкую воду, а разнообразная и неизвестная им речная живность лакомилась ею в чёрной воде великой сибирской Реки. Но это всё не представляло большой опасности для лодки, так как размеры рыб были явно не исполинские, так, мелочь всякая, до полцентнера.

Саблин перешёл на правый борт лодки и, не выключая планшета, через ПНВ всматривался в черноту берега, но почти ничего не мог различить, кроме стены зарослей… Слишком большое расстояние, да и тучи мошки́серьёзно мешали.

— Денис, держи ближе к берегу.

— Есть ближе к берегу… — отзывается Калмыков, и лодка уходит со стремнины в медленные воды.

Но в принципе ничего особо не изменилось. Сплошные заросшие лишайником и разной растительностью камни, выступающие из воды. Берег всё так же был угрюм и неприветлив.

«Где-то должна быть протока… Не пропустить бы… Где же мы с Савченко тогда проходили на восток? Ведь до Тунгуски доходили… Вспомнить бы… Да чёрта лысого тут, в темноте, что вспомнишь. Когда это было? Да и меняется тут всё каждый год».

Так и шли они не спеша, пока Карасёв не сообщил:

— Аким, восемь тысяч метров от «Тридцатки».

— Принял, — Саблин опять смотрит в планшет. А потом и говорит: — Денис, давай-ка к берегу. Поближе подходи… — и когда Калмыков подводит лодку к берегу метров на пятнадцать, Аким командует: — Малый ход…

Сам он лезет во внутренний карман пыльника, расстёгивает его и достаёт оттуда небольшой кусочек бумаги. Потом обращается к радисту:

— А ну-ка, Мирон, давай вот это в эфир запустим…

— А что там?

Аким читает ему цифры и буквы, пока радист набирает их у себя на клавиатуре: как цифры были набраны, Карасёв спрашивает:

— А частота?

— Не знаю, давай широкой полосой.

— Широкой полосой? — удивляется радист. — А код?

— Нет кода.

— Не кодировать и гнать в открытую по всем частотам? — ещё больше удивляется радист.

Но у Саблина, кроме этого набора цифр, больше и нет ничего, и он продолжает:

— Да. Давай три импульса.

Но перед тем как запустить передачу, урядник