Путь в тысячу пиал - Дарья Урбанская
– Я тут немного занят, Джэу, – буркнул он, уходя от новой атаки Бермиага, который решил биться до последнего, используя преимущество неожиданности и неслыханной наглости.
«Цэрин, это правда ты? Отзовись!» – выкрикнула Джэу у него в голове. – «Я заблудилась. Меня мгла догоняет».
– А меня Бермиаг убивает.
«Что?!»
– Кйакпа!
– Пхат!
Цэрин перекатился в сторону.
– Пхат! – Бермиаг не дал передышки и возможности подняться на ноги. – Омсна чху!
Пришлось все же вновь принять удар на себя, прикрыться развивающимися жемчужными локонами, загораживая тех нерасторопных жителей Пхаяти, что еще не успели убраться с места схватки. Новая вспышка боли словно выжгла внутренние противоречия и прочие голоса. Цэрин издал утробный рев, полностью перевоплощаясь в дзонг-кэ, раненого и разъяренного. И в следующий миг защищаться пришлось уже Бермиагу. Из все той же серебристо-бурой энергии ла он создал вокруг себя кокон, успев закрыться от разряда молнии. Воздух наполнился запахом грозы и дыма. Молния выжгла остатки шатра, помяла защиту Бермиага и едва не зацепила Лхамо. Но Рэннё вовремя тоже выставил щит, сотканный из собственной ла. В отличии от Бермиага, жизненная сила Рэннё была почти прозрачной с правильным шелковистым блеском, как и полагается простым людям, а вкрапления перламутровых переливов указывали на крепкую связь с душой, как и полагается сынам дракона.
– Что ты творишь, Цэрин! – воззвал к нему Рэннё. – Уймись! Одумайся! Ты обезуме…
Хлесткая пощечина извернувшейся Лхамо не дала закончить. Рэннё тряхнул ее так, что у той мотнулась голова, а затем оттолкнул от себя, бросаясь наперерез Цэрину, который уже оттолкнулся от земли задними лапами и устремился в бреющем полете прямо на Бермиага. Но сила сына дракона многократно уступала силе самого дракона, а потому Цэрин с легкостью смел Рэннё с пути. И тот, отброшенный ударом жемчужного хвоста, повалился на тлеющие обрывки полотнища шатра.
А Цэрином двигало лишь одно желание – откусить голову Бермиагу, разорвать дерзкого врага в клочья, испепелить разрядами его искореженную ла, а черную душу заставить вечность скитаться в Бардо без права перерождения даже в червя.
Лапами, с кончиков когтей которых срывались короткие искристые разряды, Цэрин раздирал защиту Бермиага, силясь достать его. На старческом морщинистом лбу выступили капли пота, но руками Бермиаг еще твердо держал защитный кокон, стремительно покрывающийся трещинами. Хоть ржавая примесь его ла жгла лапы, Цэрин не останавливался. Они оба знали, что живым из этой схватки выйдет лишь один.
– Цэрин! Хватит! Мы обсудим все… – Рэннё тоже не сдавался, стремясь помочь учителю. – Остановись!
Он подскочил, развернувшись в прыжке для большей силы удара, обрушил на шею дракона дордже, подкрепляя силу тела энергией ла. Цэрин коротко рыкнул. Было неприятно, но не больнее, чем ржавые пятна, что до сих пор жгли его, плавя чешую и кожу под ней. Рэннё пригнулся, перекатился через спину, уходя от удара хвостом и снова ринулся на дзонг-кэ. Но вдруг словно налетел на стену, свалился на колени как подкошенный и изогнулся дугой в судороге. Лицо его исказилось от боли, и даже Цэрин уловил ее жгучие оттенки, вбирая в себя мысли и чувства Рэннё.
«Почему? Как же так?» – в голове Рэннё лихорадочно крутились эти вопросы, снова и снова, по кругу.
Судорога на миг отпустила, и он повалился вперед, уперевшись руками в землю. А затем снова выгнулся от боли. Из-под шафрановой кашаи Рэннё потянулись вверх черные рога, кольца тела, чешуя, хвост… Все то, что раньше украшало его спину – знак сынов дракона. Рисунок, нанесенный в юности и разрастающийся с течением жизни, теперь отрывался от кожи, сминался в бесформенные пятна, распадался на клоки, разрывался на части. Рэннё со стоном повалился лицом в землю, а когда последнее черное пятно краски распалось в воздухе, из его спины потянулась ничем более не защищенная ла, переходя к Бермиагу. Одной рукой он продолжал держать защиту, второй тянул жизненную энергию из своего ученика.
«Почему?» – Губы Рэннё были плотно сомкнуты, но Цэрин все равно слышал: «Почему… учитель…»
Защитный кокон Бермиага быстро наполнялся новой силой, трещины и проломы, оставленные когтями дракона, стягивались на глазах. Ла Рэннё, попавшая к Бермиагу, стремительно покрывалась буро-ржавыми пятнами, причиняя новую боль Цэрину, который тоже не сдавался, впиваясь и когтями, и зубами в мерзкую отравленную преграду.
Неистово грохотал гром, отражаясь эхом от скал. Хмурые тучи набухли сизой мглой, готовясь излить на место схватки горечь израненной, поломанной природы. И вдруг Цэрин ощутил, как ярким солнечным цветком во тьме распустилось нечто неожиданное – горячее, искреннее, непоколебимое. К жажде справедливости и равновесия Цэрина, к ненависти и страху Бермиага, к отчаянному неверию и непринятию Рэннё добавилась новая сияющая эмоция – всепоглощающая любовь и вера Лхамо.
Эта маленькая упрямая женщина подхватила упавший дордже Рэннё и решительно ступила прямо в защитный кокон Бермиага. И тот, к очередному удивлению Цэрина, пропустил обычного человека, рассчитанный, видимо, лишь на защиту от высших сил. Женская же сила оказалась невелика в сравнении с возможностями существа, давно переставшего быть человеком. Но Лхамо отчаянно замахнулась дордже и ударила лженастоятеля. А потом еще раз и еще, уже не видя и не понимая, куда бьет, лишь бы хоть как-то помочь Цэрину. Вера Лхамо, это искреннее, сияющее во тьме чувство наполнило Цэрина теплотой и светом, усмиряя боль и исцеляя его раны, ведь не было для тэнгри ничего более чудодейственного, чем сила искренней и бескорыстной веры.
Чтобы отмахнуться от Лхамо, Бермиагу пришлось бы либо прекратить удерживать вокруг себя кокон чистой силы, либо перестать тянуть ла из Рэннё. Он выбрал последнее. Опустил руку, направленную в сторону своего лучшего ученика, и двинул локтем назад с такой силой, что Лхамо вылетела прочь, за защитный барьер. Но этого краткого мига хватило Цэрину, чтобы обрушить на врага самую яростную молнию, такую слепяще-яркую, словно раскаленную добела. Она выжгла проклятый ржавый щит, распространяя вокруг себя благоухание послегрозовой свежести, а потом искрящийся свет перекинулся на вытянутую руку Бермиага, и тот закричал так безумно и запредельно, будто и не человек вовсе издавал эти звуки, а чудовище из самых темных уголков ужасающей бездны. Он рухнул на землю, корчась в агонии, и свет неумолимо поглощал всю черноту его испорченной души, уничтожал украденное тело, пока не остался лишь прах.
Но долг Цэрина на том не завершился. Перевоплотившись снова в человека, он направил свое жемчужное сияние на Рэннё, забирая его боль и восполняя украденную ла. А потом бросился к женщине, что без сознания лежала поодаль.
– Лхамо, – позвал Цэрин, осторожно приподнимая
