Шутки Богов. Новая ответственность - Хайдарали Мирзоевич Усманов

– Выбросить? – Спросила коротко.

– Оставь… – Сказала Соён. – Я должна помнить, как звучит их голос, когда они улыбаются и когда угрожают.

Пэ Хва в пути почти не говорила. Начиная с полудня, она шла рядом и то и дело вытаскивала из сумки бумажные полоски, на которых чертила негромкие знаки-защиты. Сутулость её плеч была едва заметной – признак усталости, а не сомнения. Вечером она разложила травы, что пахли горько, и отвела в сторону двоих. Одному – на грудь, второй – на виски.

– Серый туман у них в дыхании. – Сказала Пэ Хва. – Если не выжечь – к осени заговорит.

К полудню пятого дня отряд остановился у заброшенного святилища. Глиняные львы у ворот облупились. В чаше – старая вода, в которой не отражалось небо. Пока воины раскладывали котлы, Соён осталась на каменных ступенях. Дальняя дорога не была единственной тяжестью. Неожиданно к святилищу поднялся мальчишка-посыльный – в пыли по колено, с лицом, изрезанным ветром.

– Госпожа.– Выпалил он, едва отдышавшись. – Из столицы. Не от домов. От канцелярии.

Он протянул свиток с ровной, холодной печатью. Не императорской – у Андрея нет привычки разбрасываться бумажными распоряжениями, но печать совета старейшин благородных домов, что по его воле управляет Поднебесной. Ровный, чужой почерк:

“Силы госпожи Соён Хваджон признаются полезными для приграничья. Рекомендуется сотрудничество с местными управителями. Просим избегать действий, могущих быть истолкованы как вмешательство в политику домов.”

Формально – это было признание. Фактически – коридор, узкий, как щель. И это сообщение Соён перечитала дважды. Материал свитка хрустнул, как треснувший орех орех.

– Они говорят: “Иди”. – Произнесла она так, чтобы слышали лишь Ли Ён и Пэ Хва. – Но добавляют: “Не оставляй лишних следов”.

– Следы всё равно будут. – Коротко усмехнувшись, ответила Ли Ён. – И лучше, если они будут нашими.

В тот вечер Соён впервые собрала отряд не ради распределения дозоров. Она принесла серую ленту – простой полосой ткани с её руки – и повязала себе на предплечье.

– Отныне мы – Серая Лента. – Задумчиво сказала. – Не дом, не секта. Мы – те, кто идёт, где туман. Наш знак – не герб и не печать. Наш кодекс – три строки.

Она говорила негромко, но так, что ветер притих:

– Помощь не продаём. Берём только то, что не обескровит тех, кого спасли. Никого не держим силой. Каждый день все делают свой выбор. Приказы – слышим. Но там, где люди тонут, мы не спрашиваем разрешения для действий.

Люди слушали, как слушают приговор суда – но на их лицах, обожжённых походами, пробивался странный, новый свет. Ли Ён повязала ленту молча, Пэ Хва – с едва заметным вздохом облегчения, словно слова, давно зревшие в груди, наконец назвали себя.

…………

Через неделю в городке Юньчжоу на северо-западе начались “пустые ночи”. Люди просыпались без дыхания, не мёртвые… Словно выжженные изнутри, как лампы без фитиля. Местные стражи ушли за подмогой к ближайшему малому дому. Те прислали три десятка копейщиков, но на вторую ночь копья резко покрылись инеем, а копейщики бежали, не дождавшись рассвета.

– Мы идём. – Сказала Соён, когда гонец едва договорил.

– Это ловушка. – Сухо заметила Ли Ён. – Их дом вчера рассылал приглашения вам под герб. Сегодня – беда у границы их влияния. Слишком чисто. И слишком вовремя.

– Тем важнее прийти. – Ответила Пэ Хва. – Там – живые.

Юньчжоу встретил их сумраком и тишиной. Ставни домов были плотно закрыты… Талисманы на дверях перевёрнуты от страха… Колодцы закрыты крышками… На площади – каменная чаша с солёной водой, в ней отражение луны было мутным.

Первую “пустую ночь” они пережили без потерь. Пэ Хва расставила девять печатей вокруг квартала и вплела детские голоса в круг – смех сильнее шёпота пустоты. Во вторую – тёмные дымчатые сполохи полезли из щелей, как хладные черви, и Ли Ён рубила их короткими клинками, не оставляя следов на металле. На третью ночь явилось нечто – Пожиратель Сна, старый дух, что когда-то жил в храме, а теперь питался беззащитными, как монах – рисом.

Они не убили его. Они его сместили. Загнали в чашу солёной воды, закрыли крышкой из раскалённых глиняных плит и унесли на святилище за городом, где стены помнили старую молитву. Утром город дышал. Люди выходили на улицы, как после тяжёлой болезни, – бледные, но живые. И тогда впервые толпа заговорила:

– Госпожа Хваджон… Серая Лента…

Сначала это всё звучало даже смешно, и как-то нелепо. Потом стало вполне привычно. И от этого в груди Соён стало тяжело, как от новой брони. Согревает – и давит.

Днём позже явился посланник. Не мальчишка, и не трактирный бегунок. Высокий, гладко выбритый мужчина в синем, сдержанном шёлке – канцелярский чиновник третьего ранга. Он поклонился правильно, но глаза его были точёными, как лезвие.

– Госпожа Хваджон. – Сказал он. – Вам предписано немедленно прекратить самостоятельные действия в северных провинциях и прибыть в столицу для согласования статуса вашего отряда. Печать прилагается.

Он развернул свиток. Печать была красивая и сочная… Вензельный круг… Только слишком жирная. Печать Совета никогда не расплывалась так, будто её ставили в спешке. На полях были заметны слабые, но заметные, неправильные “хвостики” штрихов, как у человека, копировавшего чужую руку.

Ли Ён стояла так, чтобы видеть бумагу сбоку. Её взгляд был внимательный, и даже колючий.

– Фальшь. – Сказала она не губами, а самим взглядом.

Пэ Хва шагнула ровно на пол-ступни ближе к посланнику.

– Мы благодарны Совету, что видит нас. – Улыбнулась она. – Но госпожа устала. Примите у нас чай.

Посланник практически сразу ощутил её намёк. Стоит ему только дернуться в сторону, и он сам признает, что спешит. Так что он сел. Чай был слишком горячим, и слишком светлым. Настоящий чиновник третьего ранга пил бы крепче.

Пока чай остывал, Соён вышла на площадь. Сняла с пояса нефритовый знак дома Хваджон – знак участия в родовых делах – и, не ломая, перевязала его серой лентой. Вернулась и положила на стол между чашами.

– Я – дочь семьи Хваджон! – Сказала она. – Я не бегу от своего имени. Но отныне мои походы – под этим знаком. Если Совету есть что сказать – он знает, где найти меня. Не старейшин нашей семьи.

Посланник поднял взгляд – и впервые в нём мелькнуло человеческое удивление.

– Я передам. – Кивнул он. И ушёл, не споря. Потому что после таких “фальшивых” свитков могут легко такого гонца приговорить к смерти. А он хотел уйти живым.

В тот же вечер Ли