Питомец - Хайдарали Мирзоевич Усманов
Но как только она попыталась нанести свой удар по этому странному противнику, который, неожиданно для них, оказался весьма эффективным против их основной ударной силы, силы Духа, на неё обрушились всепоглощающей волной собственные воспоминания.
Ведь прежде, чем стать сосудом для воплощения ужаса, она была… Человеком… И это было самое страшное. Она даже вспомнила то самое имя, которое стерлось из памяти не только самой женщины, но и тех, кто её когда-либо знал. Раньше её звали Си Хуань. Простое имя из деревни, которая давно исчезла под озером. Той деревни, где люди носили воду на плечах, ели корень горечавки с солью и молились туману, чтобы не пришёл голод. Она была третьей дочерью в бедной семье. Никто не запомнил её лицо. Даже она сама. Теперь оно тонуло в дымке. Но однажды в деревню пришёл странный человек – в сшитом из лоскутов плаще, с глазами как зеркала. Он заглянул в её душу – и увидел страх. Страх, который она прятала даже от себя. И тогда он сказал
“Ты умеешь чувствовать боль. А значит – сможешь управлять ею.”
Это было приглашением. Или приговором. И она согласилась учиться. В той секте не было храмов. Только залы боли и зеркал. Где каждый ученик учил не магию – а искусство ломать себя, вытаскивая эмоции и превращая их в силу. И Си Хуань училась быстрее всех. Потому что не задавала вопросов. Потому что не надеялась на милость. Она научилась рисовать магические круги своей кровью, высекать печати из костей умерших, заманивать духов голосом ребёнка, и кормить их своими воспоминаниями. Она была восприимчивой, но… не сломанной. Пока однажды ей не предложили:
“Ты можешь стать сосудом. Но должна отдать имя. Лицо. Всё.”
Она согласилась. Не потому, что жаждала силы. Потому что хотела забыть, кем была до того. Ведь основной проблемой в ломке было именно то, что в ритуалах ты должен был использовать тех, кто любит тебя. Своих родителей… Братьев… Сестер… Всю свою семью. И она справилась. Так что теперь это имя ей было не нужно…
Ритуал шёл семь ночей и дней. Семь кругов, семь жертв, семь раз её погружали в чёрную смолу, вперемешку с золой тех, кого убила её собственная рука на алтаре. Потом – прошивали её тело шёлком призрачного паука, в каждую жилу, в каждый нерв. И каждый раз, когда она умирала в муках – её останавливали. Печатью. Криком. Слепым духом, влитым в грудь. На седьмой день она открыла глаза, но уже не видела себя. Всё, что было Си Хуань, осталось позади. Теперь она – Старейшина Чёрного Духа, женщина без прошлого, лицо которой меняется в зависимости от того, чей страх она пожирает.
Но иногда… Иногда, в промежутках между ритуалами, между пытками сосудов и активацией печатей… Сон возвращал ей образ девушки у озера. Та девушка держала на руках младшего брата, у которого был жар. Та девушка улыбалась незнакомцу, не зная, что он её разрушит. Та девушка пела, стирая одежду на камне…
“Где она теперь? Я ли это была?..”
Но воспоминания гасли, как свет в холодной воде. И снова – чёрная ряса. Зеркальные глаза. Шепот духов…
………
“Теперь ты пришёл, чтобы покончить со мной…Но знай – во мне не только я. Во мне – все те, кого сожгли ради силы. И если я паду – они падут со мной. А ты… Ты ответишь перед каждой душой, что отпустишь…” – Очнувшись от воспоминаний, она открыла глаза, внутри которых пылало бесформенное чернильное пламя, что шевелится за зрачками. Андрей приблизился. Вокруг него уже кружились сгустки силы, и даже само пространство вибрировало от давления. За его спиной уже появилась его духовная змея. Внутри – сущность кости Падшего Бога, что ведёт его вперёд. Следующий шаг – бой. И либо он… Либо она… Станут печатью для грядущих легенд…
Зарево над Чёрной Трещиной разрасталось, будто сама земля пыталась изгнать из себя всё гнилое и забытое. Воздух дрожал. Пространство вокруг лопалось тонкими нитями, а по небу пробегали рваные тени – как будто что-то с обратной стороны реальности вырывалось наружу.
Андрей стоял на краю этой трещины, лицо скрыто под маской Пустого Лика. За его спиной пульсировало копьё, словно живое, напоённое силой. Плечи покрывал плащ Святого, слегка шевелившийся даже в отсутствии ветра, будто чувствовал предстоящую бурю. Рядом – Цзяолин, змея, уже не просто духовное существо, но воплощение древней мощи, что сияла отблесками божественного уровня. Её чешуя поблёскивала оттенками полированной яшмы и тёмного золота, из глаз текли искры осознания.
И вдруг – из разлома вынырнула она. Старейшина. Не в теле человека – в оболочке, что больше напоминала марионетку, сотканную из сгнивших лент времени и магии. Вместо кожи – руны, вместо глаз – два сгоревших обета. Голос, рвущийся из её рта, не принадлежал одному существу. Это была какофония десятков голосов, переплетённых в страдания. Но Андрей узнал её.
– …Госпожа… Чон?
Ответом ему была оглушительная тишина. Затем… Громкий хохот, срывающийся в визг духов.
– Ты помнишь? – прохрипела она. – Даже с этим лицом. Значит, ты всё ещё человек… Жаль.
– Ты знала, кто я с самого начала. – Холодно выдохнул он. – Но молчала. Почему?
Она не ответила. Лишь развернула за своей спиной хоругви, что вырвались из складок её рваного платья – будто кровавые флаги, сотканные из страданий. В каждой из них шевелились души убитых и пожертвованных, и эти души стонали и выли, растягиваясь в воздухе, превращаясь в черепа с острыми клыками, пылающими яростью.
Тринадцать хоругвей. В каждой было по десять тысяч духов. И все – жаждущие крови. Старейшина взметнула руки, и хоругви рванулись вперёд, заполоняя небо. Духи срывались с полотен и неслись к Андрею, оставляя за собой чёрные шлейфы, как от сожжённых страниц книг. Зловоние магической гнили давило грудную клетку, даже защищённую печатями Доу Лин.
Но вперёд, прямо на перехват их атаки, рванулась Цзяолин. Она развернулась в воздухе, превратившись в спиральную бурю. Её пасть раскрылась, и первая волна духов была поглощена в один миг. В воздухе сверкнул свет золотисто-чёрного пламени, и тела духов вспыхивали и сгорали, переходя
