Душа мира - Мария Токарева
Потребовалось две недели на уговоры родителей. Каким-то непостижимым образом удалось доказать им, что она действительно отправляется повидать старого друга. О жемчуге она ничего не говорила, опасаясь невольно солгать. Мысли и стремления сливались воедино, заставляя действовать по наитию, по наущению неуловимого голоса.
Эйлис! Эйлис все еще звал. Она отчетливо слышала песню сотен самоцветов. И многие из них томились под могильными плитами давно умерших льоров, некоторые кричали в рабстве у вора Нармо, какие-то изнывали под собственной тяжестью в сундуках.
«Освободи нас! Мы не для того созданы!» – впервые донеслись пугающе отчетливые слова. И тогда вновь хлестнул плетью метели страх: она перешла на новый уровень истонченного восприятия оголенных нервов. Ныне чужая боль приобретала катастрофически понятные формы, достигая в полной мере разума. Она даже слышала голос заточенной в каменной статуе девушки, о которой пару раз упоминал Раджед: «Олугд, я так люблю тебя! Олугд, где ты? Здесь так темно! Почему ты меня не слышишь? Когда же закончится этот кошмар? Олугд, где ты? Что со всеми нами?»
Чья-то потерянная душа скиталась во тьме. Эйлис видел во сне кошмары. Неверный затянувшийся сон ввергал в трепет. Как же много горестей вытерпел этот мир! И Сумеречный Эльф утверждал, что их реально прекратить. Но как? Вопросы вели в янтарную башню. Только там нашлись бы ответы, только там, казалось, возможно отвратить смерть, прекратить ее нескончаемое шествие.
«Пожалуйста, спаси меня от этой боли! Заслони от ветра! Пожалуйста, Раджед!» – вздыхала Софья ночами. И так минули две недели, которые сопровождали неизменные возгласы мамы:
– Ну куда ты поедешь? Ты же его не знаешь! Переписка не в счет!
– Я его знаю семь лет, – твердила свое Софья.
– А у меня в шестнадцать лет тоже был… роман в письмах. С твоим дедушкой, да-да, – нашлась нежданная поддержка в лице бабушки. – Три года переписывались, а потом так и поженились. А ведь жили на разных концах Союза! Мне тоже говорили, мол, в письмах толку нет. А толк вышел! Так что поезжай.
«Письма, слова… Рисунки в альбоме», – удивилась совпадению Софья и благодарно кивнула.
– Ай, ладно. Ты уже взрослый человек, действительно, – наконец согласилась мама.
И то ли Сумеречный Эльф все же постарался, то ли что-то переменилось в маме, то ли в Софье, но родители отступили под натиском совершенно безмятежного спокойствия дочери. Ни угрозы, ни предостережения, ни наставления уже не действовали на нее. К счастью, все верили в ее благоразумие.
Слишком долго она боялась, слишком долго пряталась в своей скорлупе. И вот перед ней встал выбор, странные слова Стража, его обещание вернуться, если она не пожелает умирать. Но все эти голоса каменных статуй Эйлиса – живых людей – просили спасения. И если на Земле не удалось бы предотвратить ничьих страданий, то по ту сторону портала целый мир безмолвно подсказывал, что где-то существует ключ к его исцелению.
Ценой ли жизни? Или все же нет? При мысли о своем решении по спине катился холодный пот, тело пронизывал нестерпимый озноб, который уже две недели мешал заснуть. Конечно, Страж обещал вернуться, если она ошибалась. Но в поисках правды требовал смелости. А сердце… просило любви. Это чувство томительно затопило сознание, словно встав единственным заслоном пред хаосом исчезновения и окаменения.
– Только будь осторожна! Пожалуйста, солнышко! – вдруг сказала к концу второй недели мама, неожиданно расплакавшись, как будто почувствовала вещим сердцем, что не все сводится к странной прихоти и первой настоящей влюбленности.
Только тогда Софья вздрогнула. Внезапно ее пронзила невыносимая боль осознания: она ведь не вернется. Она отказала Стражу, не позволила стереть себе память, а значит, выбора уже не оставалось. Это был конец?
– Я позвоню, все будет хорошо, – лепетала она, надеясь в скором времени успокоить родителей. И саму себя. Она шла на заклание? Ради чужого мира? Нет, она возвращалась к человеку, который уже три раза спас ей жизнь, рискуя собой. Не каждый бы сумел, не каждый бы, рассыпаясь в сладких комплиментах в радости, без раздумий кинулся бы навстречу опасности в горе.
«Будь счастлива даже не со мной», – все прокручивались в голове его слова, а гулкие шаги рока обостряли восприятие и кидали вперед. Слишком мало времени осталось для сомнений! Она и так семь лет прислушивалась к нему, оценивала – и окончательно простила, когда он пожертвовал собой, разбив зеркало.
«Неужели после меня никого не останется? Неужели я рождена, чтобы вылечить далекий мир? И все? Неужели все только так и устроено? Кто-то губит миры, а кто-то жертвует собой для их спасения? Но ведь я не спаситель, я не сильная и не избранная», – судорожно всколыхнулись потаенные страхи, точно стайка испуганных птиц, крошечных разноцветных пичуг, что скрываются до времени, пока в небесах парят горделивые лебеди. Но отчего-то именно они разожгли тот огонь, что старательно скрывался под маской смирения пред неизбежностью.
Нет! Она возвращалась в Эйлис не только ради мира. Она… возвращалась к Раджеду. Лишь этого по-настоящему хотело ее сердце! Не умереть. Нет-нет! О, как бы она желала жить! Вместе с ним, как два обычных человека, словно не существовало никаких взывающих к ней больных самоцветов, заточенных в сундуках, словно не шептал тоскливую песню жемчуг. Оставалось только надеяться на чудо. Но случались ли чудеса в этой огромной Вселенной? Или все так и катилось с начала времен по предустановленным жестким законам?
«Ладно, хватит сомнений. Пора», – решительно сказала себе Софья.
Все выстроилось слишком точно и непроизвольно. Сами собой исчезли в маленькой сумке ненастоящие билеты, сама по себе потеплела жемчужина, когда Софья осталась в одиночестве. Лишь Страж оградил ее от людских глаз, ведь больше никому не следовало взваливать на себя такое бремя.
Софья не подходила к зеркалу, лишь в полусне, близком к трансу, поднесла руку к оконному стеклу балкона, не вспоминая о своей прошлой неудаче. Странным образом стекло обратилось в зеркало, ведущее через миры. Она шагнула через порог. В другой мир.
«Семь лет прошло, София! Семь лет я один в этой башне… Но что же… Уже навсегда», – в который раз вздыхал Раджед. В последнее время одиночество сделалось невыносимым, хоть он и отпустил любовь всей своей жизни. И правильно: не представать же перед ней изнанкой умирающего мира. Хотелось только знать, что с ней все в порядке. Сумеречный Эльф утверждал, что с ней все в порядке. Но все ли? Один раз она уже потеряла сознание, когда попыталась
