Глубокий рейд. Новые - Борис Вячеславович Конофальский

Карасёв же замечает:

— Быстро идём, хорошо идём; если и дальше так пойдём, утром можем и на Реку выйти.

— Ну, ночью-то так лететь не будем, — говорит ему Саблин. — Я рисковать не хочу.

— Нет, ну это понятно, это правильно, — соглашается радист, — всё равно хорошо идём.

— А есть кто рядом с нами?

— Нет, — отвечает Карасёв. — Пустыня вокруг. Мы на северо-восток идём, а все станицы давно уже на юге остались, берег-то далеко теперь. Километров двести… В общем — тишина…

А ещё до того, как начало темнеть, он и сообщил товарищам:

— Маяк Девятнадцатой заставы появился.

— Маяк? — переспрашивает Калмыков.

— Ага, сигнал устойчивый. Восток-восток-юг. А если по прямой, на восток, то до Реки сто восемьдесят семь километров. Если бы не ночь, так за шесть-семь часов до большой воды долетели бы. Правда, в дельте гуща пойдёт, ну да ничего, и её прошли бы.

— Так что? На маяк идём? — интересуется Денис.

— Зачем на маяк? Нет, — за радиста отвечает Саблин, заглядывая в офицерский планшет. — Так и держи на северо-восток, пока вода хорошая есть. Так и идём по руслу.

— Значит, на Тридцатую заставу идём? — Карасёв, видно, хочет быть уверен, что Саблин не собирается менять маршрут.

— Туда, — отвечает Аким. И продолжает: — Денис, если хочешь перекурить, я подменю.

— Не… не хочу, — отвечает тот.

И Аким снова берётся изучать карту. Теперь, благодаря пойманному сигналу радиомаяка, он точно знает, где они сейчас находятся. Ночь впереди, идти придётся с фонарями, так что лучше дорогу просмотреть заранее.

Глава 3

Но просто выйти на большую воду из Таза у них не получилось, к двенадцати часам ночи русло стало сужаться, сужаться… Стены рогоза заметно сблизились, а хороший, широкий канал разбился на множество извилистых проток. Значит, и глубина пропала. Появились пучки растительности, что тянутся из воды, — отмели, банки. Ясное дело, Денис сразу снижает обороты. Карасёв — он в кубрик не пошёл, видно, ему там не очень понравилось ещё в первый раз, и посему спал радист в броне прямо у банки с оборудованием — почувствовав, что моторы поутихли, зашевелился, заскрипел сервомоторами, привстал и, оглядев то, что попадало в прожектора лодки, сказал:

— Ну всё — дельта пошла.

Он сразу садится за станцию, а Саблин вертит головой — его нашлемный фонарь освещает плотные стены рогоза — и потом предполагает:

— Тут выдры водятся.

— Их тут жуть сколько…И выдры, и удоды, и бакланы, и репницы попадаются…

— Репницы? — интересуется Денис. — А это кто?

— А вы, что, не знаете? — сначала удивляется радист. Но потом вспоминает: — А-а… вы-то далеко, вы же на Обь ходите… У вас она там не водится, она… зараза такая… очень вредная тварь. Всё больше у большой воды проживает, и как раз где жижа… Ох, надеюсь не увидимся… А то стрелять придётся.

Саблин молча открывает ящик с оружием; двухстволки, что лежит рядом на корме, ему уже кажется недостаточно. Он достаёт свой армейский дробовик. Новый. Получил его до того, как ему присвоили прапорщика, почти не стрелял, только проверил его на стрельбище — и всё. Аким снял оружие с предохранителя, отвёл затвор, проверил, заряжено ли, поставил на предохранитель и лишь тогда успокоился: порядок. И потом спросил:

— Денис? Не устал?

— Не-е… Отдыхал же час назад, — откликается тот. И опять снижает скорость. Дальше болото идёт трудное.

А Карасёв сообщает им:

— Радиомаяк «Девятнадцатой» ещё ловится… Нам до Реки… тридцать восемь километров. Если курс сменим.

— И всё по этой жиже? — уточняет Калмыков. Он имеет в виду сплошные поля ряски с кувшинками, что иной раз полностью покрывают протоки меж стенами рогоза.

— Всё по ней, всё по ней… — заверяет его урядник. И потом уже говорит, обращаясь к Акиму: — Слышь, атаман, русло что есть, что нету, одна ряска… Нам теперь напрямки быстрее будет… Вот так вот, на восток, даже лучше пойти. Так до Реки ближе. Скорее выйдем на чистую воду. А уже по Енисею сразу на север пойдём, да ещё по течению… Там всё потерянное время наверстаем.

Саблин с ним согласен, лучше быстрее выбраться на чистую воду, и он командует:

— Денис, Мирон верно говорит, держи-ка на восток ровно.

— Есть держать восток ровно, — отзывается Калмыков.

Бакланы бились в рогозе, визжали-скрежетали почти все пять часов, что они шли до чистой воды. А один раз очень большая выдра ударила лодку в борт. В том месте лодка шла медленно. Выдра заскрежетала жёсткими своими лапами по пеноалюминию. Аким сразу вскочил, снимая дробовик с предохранителя… Уже светало, но он, включив фонарь, заглянул за борт. И увидал сначала тонкие и прочные, как ультракарбон, лапы гада, вцепившиеся в металл, закогтившиеся в нём, словно он был чем-то мягким, — а потом и огромные чёрные жвала. Кривые и острые, они пытались вцепиться в гладкий борт, грызли его, соскальзывали, неприятно скрежеща о металл… Он поднял дробовик, но его нужно было вывернуть за борт, стрелять отвесно сверху; пока вставал поудобнее, пока приноровился, страшный болотный хищник либо понял, что металл ему не по жвалам, либо увидел человека, в общем, отвалился от лодки, мелькнул в воде сегментарным горбом и скрылся, ушёл под поле соседней ряски.

— Чего не стрелял-то? — едва не с укором интересуется Карасёв.

— Неудобно было, — отвечает Аким.

— А кто был-то? — в свою очередь спрашивает Денис.

— Выдра.

А рулевой продолжает интересоваться:

— А большая?

— Метра три с половиной, не меньше…

— Ух ты… Вот разожралась-то, — удивляется Калмыков. — Видно, тут есть что ей покушать.

— Да, тут