Битва на выживание - Хайдарали Мирзоевич Усманов
И тогда сама её суть дрогнула. Тело Богини стало стеклянным, словно хрупкая ваза. Однажды ночью на её алтаре не оказалось ни одного цветка – и она разлетелась на тысячи осколков, исчезнув в ветре.
Повелитель Охоты, Куонг всегда считал, что сила правит миром. Его жертвами были звери, его жрецы приносили в жертву первую добычу. Но когда смертные перестали звать его на охоту, он решил вернуть власть страхом. Он обрушил на леса тени гигантских волков и стрелял невидимыми стрелами в тех, кто не поклонялся ему. Но смертные, вооружённые железом и магией, начали отвечать. Они убивали зверей, которых он посылал. Они больше не звали его именем охоту – а лишь закаляли собственные руки.
Каждый пролитый звериный дух должен был возвращаться к нему, но вместо этого исчезал – растворялся в той самой тени, что ширилась вокруг. И он понял, что его собственная охота обернулась против него. Однажды, когда он натянул свой лук, тетива оборвалась, и с этим звуком его душа тоже раскололась. Он исчез, как охотник, потерявший свой последний выстрел. Как итог, первыми падали именно те, кто привык держать веру на страхе или привычке. Они не смогли смириться с мыслью, что смертные могут жить без них. Их сущности растворялись – некоторые со взрывом ярости, другие с тихим звоном осколков.
И чем больше падало Богов, тем отчётливее смертные видели, что Боги уязвимы. Они вовсе не вечные владыки, а существа, чья сила питается их же почитанием. Тень же, наблюдая их гибель, всё больше росла. Каждый исчезнувший Бог становился ещё одной пустотой в небесах, и в эту пустоту текла её сила.
Некогда единый Божественный Пантеон, сияющий, как звёздный свод, теперь трещал и осыпался, словно высохшая глина. Каждый Бог, каждый клан пытался ухватить хоть крупицу силы, и в этой агонии рождались извращённые способы удержать веру.
Но не все падали сразу. Были те, кто умел изворачиваться, чьё естество веками питалось не только честными жертвами и искренними молитвами, но и хитростью, страхом и уловками. Эти выживали чуть дольше других, превращаясь в теневых властителей в собственных землях.
Первым выжил Чжоу-Лань, Бог Переправы Душ. Он всегда был двусмысленен. Его чтили не из любви, а из страха перед его лодкой, увозящей умерших за реку Небытия. Когда храмы начали пустеть, он приказал своим жрецам прекратить службы. И, вместо этого, превратил похороны в кровавые мистерии. Теперь каждая смерть сопровождалась его именем, каждый умирающий шептал молитву, не потому что хотел, а потому что боялся быть забытым. Его вера стала чёрной, как сама река, но именно это и позволило ему удержаться.
Дольше прочих держалась Мэй-Хуа, Богиня Цветущего Сада. Она не пыталась насильно удерживать поклонение. Вместо этого она обратилась к смертным – и шёпотом учила их сажать деревья и цветы в её имя. Люди перестали идти в её храмы, но каждый сад, каждая роща становились её алтарём. Её сила не была великой, но она смогла рассеяться в тысячах маленьких ростков, и пока хоть один цветок распускался в её честь, она ещё дышала.
Хитрее всех оказался Ян-Ло, Бог Клятв. Он заключал союзы, обещал защиту и силу в обмен на обеты. Его последователи уже не приносили жертвоприношений – они приносили клятвы, связывая души узами, которые питали его. Даже когда веры становилось всё меньше, он сжимал клятвы словно верёвки на шеях смертных, вырывая из них капли силы. И хотя его проклинали, проклятия тоже становились молитвами.
Особняком стоял Тун-Цзинь, Бог Масок. Он был слаб изначально, его почитали как покровителя актёров и обманщиков. Но именно это позволило ему приспособиться. Он отказался от истинного имени и начал примерять чужие лики. Он маскировался под других богов, крал молитвы, предназначенные им, перехватывал жертвоприношения. Хитростью он жил чуть дольше, чем те, кто пытался стоять гордо и открыто.
Они выживали, но не процветали. Их силы были изломаны, их образы искажены. Чжоу-Лань стал почти демоном, Мэй-Хуа – слабым эхом самой себя, Ян-Ло – тёмным узлом из обетов и проклятий, Тун-Цзинь – вечным лжецом, теряющим собственную сущность. Но именно они были последними искрами пантеона, цеплявшимися за угасающий свет.
А Лю Инь Мо наблюдал за всем этим из Тени. Он видел, как те, кого называли “Вечными”, теперь дрожали перед простыми смертными, словно жалкие духи. И это зрелище было для него ещё более сладким, чем их страх. Из-за поглощённых сущностей Богов он стал проявлять разум. Да. Жуткий и извращённый. Но всё же разум. Что было прямым свидетельством его Эволюции.
И первым оказался Чжоу-Лань, Бог Переправы Душ. Его река потемнела, воды стали вязкими, лодка медленно застревала в иле. Мёртвые перестали петь его имя, даже страх угасал. Он надеялся найти иной берег, пробраться туда, где ещё теплится хоть какая-то сила. Но на том берегу сидел Лю Инь Мо. Он не шевелился, только смотрел.
– Ты кормишься страхом. – Прошептал он. – А страх – моя пища.
И в тот миг Чжоу-Лань понял, что его лодка больше не принадлежит ему. Даже река, которой он правил тысячелетия, теперь отражала чужую тень. Всё его “выживание” было лишь уздой, которую невидимо держал Лю Инь Мо.
Мэй-Хуа пришла тихо. Она ещё сохраняла немного красоты. В её волосах цвели цветы, но лепестки осыпались, не успевая раскрыться. Она надеялась – на милость, на союз. Ведь разве тот, кто владеет мраком, не нуждается в капле света, чтобы тьма не ослепила его? Она медленно склонилась, протянула ветвь с одним-единственным цветком.
– Я могу цвести даже в Тьме. Позволь мне быть твоим садом.
Лю Инь Мо взял цветок – и он в тот же миг почернел, превратился в пепел.
– Цветение, – сказал он, – это тоже лишь форма смерти.
И тогда Мэй-Хуа поняла, что всё её утешение, все её ростки в смертных садах – это не её спасение. Это удобренная почва, на которой он взрастит уже свои плоды.
Ян-Ло, Бог Клятв, явился гордо. Он тащил за собой бесчисленные цепи, на которых висели души, связанные обетами. Он думал, что именно это даст ему силу.
– Я пришёл не просить. – Сказал он. – Я пришёл заключить сделку. Ты жаждешь веры, а у меня она есть. Связанные клятвы будут твоими, если ты признаешь меня союзником.
Лю Инь Мо только оскалился.
– Все эти клятвы уже мои. Ведь каждая душа, связанная обетом, рано или поздно клянёт того, кто её связал. А проклятие – это моя молитва.
Цепи распались, звеня, и души рассыпались прахом. Ян-Ло впервые ощутил,
