Битва на выживание - Хайдарали Мирзоевич Усманов
Сначала это было что-то похожее на лёгкую дрожь воздуха. Земля под ними тихо зазвенела, как натянутая струна. Вдалеке где-то загрохотало – не громом, а глубоким, низким звуком, напоминающим гул органа. Река, текущая неподалёку, вдруг заструилась чуть быстрее, подняв мелкие брызги, словно чутко вслушиваясь в их прикосновение.
А потом они почувствовали отклик в самих себе. Андрею почудилось, что невидимая рука легла ему на грудь. Тяжёлая, но не враждебная – скорее испытывающая. Его ядро отозвалось мгновенным всплеском. И сущность той самой древней кости Падшего Бога в его теле тихо завибрировала, будто вспоминая, что значит быть частью чего-то большего. Цзяолин же ощутила, будто к её духу потянулись тысячи невидимых нитей – словно стаи зверей, сотни птиц, реки и горы – все тянулись к ней, спрашивая:
“Кто ты? Чужая ли? Или своя?”
Отчего в её сердце отозвался страх… И, одновременно с этим, восторг…
Вместе они ощутили дыхание мира. Оно было настолько мощным и натужным, что трудно было поверить, что они вообще способны выдержать его. Поднебесная вдохнула – и холодный ветер пронёсся по их духовному зрению. Поднебесная выдохнула – и жар, исходящий из глубин земли, коснулся их, словно дыхание исполина.
– Она… Чувствует нас… – Прошептала Цзяолин, вцепляясь в руку Андрея, будто боялась утонуть в этом вселенском океане.
– Не только чувствует. – Сказал Андрей, челюсти его стиснулись. – Она решает.
И в этот миг они поняли, что Поднебесная – не просто фон, не просто земля под ногами. Она видит тех, кто прикоснулся к её сердцу. Она может принять – вплести в свои узлы, позволить стать частью великого организма. Но если найдёт их недостойными, она отторгнет, как тело отторгает чужеродный осколок.
На миг земля под ними содрогнулась. Появилось ощущение, будто сама почва готова расколоться, чтобы сбросить их. Воздух стал вязким, как густой мед. Сердце Поднебесной задавало вопрос:
“Кто вы? Хранители? Паразиты? Разрушители?”
Цзяолин закрыла глаза и отдала миру себя без остатка. Она показала ему, что она часть дыхания зверей и шелеста листьев, что её душа всегда стремилась быть в единстве с живым. Андрей же напротив напрягся, и только потом понял – сопротивляться не имеет смысла. Вместо этого он раскрыл ядро, показав, что его сила не отрицает мир, а стремится защищать и развивать его.
И Поднебесная смягчилась. Тяжесть отступила. Земля больше не дрожала, а наоборот, стала казаться надёжной и крепкой, словно родная спина отца. Ветер больше не хлестал, а ласково трепал, словно дуновение матери. Именно после этого они поняли, что их прикосновение было принято.
Но вместе с этим пришло и осознание того, что теперь Поднебесная знает их. Она помнит их. И любое их действие, направленное против её законов, не останется незамеченным.
Андрей и Цзяолин открыли глаза почти одновременно, вернувшись к обычному зрению. Лбы их были покрыты потом, дыхание сбилось, но глаза горели.
– Теперь мы не можем просто быть частью этого мира. – Немного отдышавшись, сказала Цзяолин едва слышно. – Теперь мы связаны с ним.
– И он будет судить нас. – Добавил Андрей, сжимая её руку. И где-то в глубине земли, в тишине древнего узла, словно прозвучал глухой удар сердца – как печать, закрепившая новый договор.
………..
Когда Андрей и Цзяолин вернулись из того состояния слияния, словно из глубочайшей медитации, они сразу почувствовали, что внутри них что-то изменилось. Поднебесная не позволила их прикосновению пройти бесследно. Она отметила их, оставила в их сущностях знаки, которые не спутать ни с чем.
В собственном теле Андрей ощутил, что его ядро теперь не просто хранилище энергии. Оно стало похоже на малый чертог, отражение самой Поднебесной. На гладкой поверхности его ядра проступили линии, напоминающие узлы силы, которые он видел в мире, но в миниатюре. Они мерцали, соединяясь между собой, образуя сеть – словно крошечная карта материка в нём самом. И каждый такой узел в его ядре отзывался тихим звоном, если Андрей направлял туда сознание. И он понимал, что эти звуки не его, а голос самой Поднебесной, вплетённый в его существо.
Кроме того, на его коже изредка проступал тончайший узор, похожий на сплетение золотых жил – они светились только в медитации или при сильной концентрации, и это было знаком того, что сама земля признала его своим сосудом.
В теле Цзяолин отпечаток проявился немного иначе. Если ядро Андрея стало картой узлов, то её ядро стало садом дыхания. Когда она углублялась внутрь себя, вокруг её духовного взора поднимался туман, из которого проступали силуэты зверей – одни спали, другие сторожили её границы. Но самое удивительное заключалось именно в том, что теперь эти образы были не просто плодом её духовной практики. Они отзывались на дыхание реальных духовных зверей Поднебесной, словно были их отражением.
Иногда, медитируя, она ощущала удары сердца великого мира, и этот ритм становился её собственным пульсом. Её кожа приобрела едва заметное сияние, напоминая серебристую чешую или мягкое перо – неуловимые черты звериного начала, которое теперь сливалось с её природой.
Но самое необычное обнаружилось, когда они вновь попробовали соединить своё восприятие в единую систему. Теперь между их ядрами протянулась тонкая нить света и дыхания, словно Поднебесная сама связала их. Эта нить не исчезала после медитации – она осталась, тихо звеня в глубине их сущностей. И именно благодаря ей они чувствовали друг друга не как людей рядом, а как две части единого тела мира. Если Андрей сосредотачивался на узлах, то видел, как их дыхание мягко обволакивают звери Цзяолин. Если Цзяолин прислушивалась к сердцу мира, то ощущала, как оно проходит сквозь узлы, что сияли в ядре Андрея.
И тогда они поняли, что Поднебесная не только приняла их прикосновение, но и поставила на них свой знак – как печать, как свидетельство того, что они стали её внутренними жителями, почти органами её воли. Сейчас они оба чувствовали, что это и дар, и ответственность. Ибо если Поднебесная решит отвергнуть их, тот же отпечаток станет путём её гнева прямо в их ядра.
И эта Печать, теперь уже впаянная в их ядра в тот миг слияния, не была простым знаком – это стало ключом и языком. Она открыла двери, дала руки и уши у того тела мира, которое прежде
